Через три часа она окончательно проснулась, потому что замерзла нестерпимо, веток в костер подбрасывать не стала, а пошла следом за всеми в темный лес…
Когда Блондин рванул следом за Молью, с ним произошло то, чего он никак не мог добиться на протяжении всей попойки в лесу. Моча, щедро перемешанная с C sub 2 /sub H sub 5 /sub OH, стукнула ему в голову, и, пробежав метров сто, Блондин зашатался и рухнул в кусты. Он еще пытался ухватиться за ветки и встать, но лишь перекатился со спины на бок. Тут силы покинули его, он уронил голову в мох и захрапел.
И не слышал, и не чувствовал, как пронесся в метре от него преданный Колька, который, при всем благородстве своих порывов, совсем не ориентировался в лесу, да и не только в лесу — и потому ломанулся гораздо правее того направления, в котором побежала Моль.
Провалившись через двадцать минут по колено в болотину и почуяв неладное, Колька бросился обратно, снова отклонился, окончательно заплутал и прокричал что есть силы:
— А-а-у-у-у…
Но, представив себе ярость Блондина, покой которого он мог потревожить, закрыл рот и, продолжив искать выход, побежал в направлении, которое подсказал ему невесть откуда взявшийся внутренний голос.
Лишь когда Надька, дрожа от холода и озноба, вышла к Блондину, найдя его по храпу, и ее сбил с ног какой-то грязный, оборванный, безумный человек, в котором она не сразу признала Кольку, стало понятно, что милый нашелся.
Разбудить Блондина не получилось, поэтому, оттащив друга от лужи блевотины, Колька с Надькой вернулись к костровищу, развели огонь и стали мучительно греться.
Часам к шести утра они заклевали носом, но тут у Надьки запиликал мобильный и одновременно из чащи показался дрожащий от холода и не только от холода Блондин.
— Алло! — крикнула Надька в трубку.
Но телефон разрядился.
У Блондина сотик как таковой отсутствовал. У Кольки он разрядился еще вечером и за неделю до этого был отключен за долги.
Издав горлом торжествующий рык, Блондин вытащил из рюкзака разведенную полторашку со спиртом. Веселье продолжилось…
Проснувшись часов через десять, трое подумали, что пора бы, наверно, двигать домой. Блондин уверенно вывел всех на шоссе, до которого было всего ничего: пятнадцать минут скорым шагом. Через полчаса приспела попутка. Спустя еще полчаса Блондин, Колька и Надька приехали в город и разбрелись по домам с общим желанием — поспать.
Но дома их уже ждали.
Блондину — отчим малолетней любовницы, Надьке — мать подруги, Кольке — участковый задали с порога один и тот же вопрос:
— Где Моль?
И все, и всем ответили на этот вопрос другим вопросом:
— А разве она не дома?
— Нет, — ответили каждому из них.
Тут Надька хихикнула, Колька заплакал, а Блондин выпалил соленые, но только не капли, а словечки, коих не сыскать ни в одном словаре мира.
После этого Надька на некоторое время выпала из истории.
А вот Блондин и Колька, напротив, активно в нее впали.
Стырив у отца из гаража допотопный «Минск», Блондин свистнул через забор кореша, топнул по кикстартеру и умчал Кольку к месту даже не вчерашнего, а сегодняшнего еще веселья.
По дороге их обогнала одна машина с мигалкой. Потом вторая.
Однако, доехав до свертки, с которой сутки назад четверо еще представителей непопулярной и, безусловно, исключительной, а также исключенной из реестров современных социологических исследований группы двинули в лес, двое идущих по своему собственному вчерашнему следу недоуменно переглянулись, благо мотоцикл стоял в стороне, а они, шагая по асфальту, изучали местность.
Мимо проезжал трактор.
— Стой! — махнул рукой Блондин.
— Слышь, батя, — обратился к старику, сидящему за рулем, Колька. — Куда все менты едут?
— Дык о-он тады, — показал старик рукой дальше вдоль по дороге. — Нашли там чтойт кого.
— А… далеко? — каким-то детским голоском пискнул Блондин.
— Дык недалео-око, километров десиить.
Старенький и видавший виды мотоцикл «Минск» никогда до этого не переживал подобной трансформации в быстролетную птицу.
Но смерть обогнала «Минск» еще в первой серии.
Свернув по какому-то непонятному наитию с основного шоссе на проселочную дорогу, Блондин и Колька где-то через час подлетели к кортежу, перед которым стояло человек пятнадцать народа. Продравшись через них, Колька завыл в голос, а Блонин попятился, бросился бежать, но замер на полушаге и медленно, точно ему на ноги навесили пудовые гири, вернулся.