— Так ты уверен? — повторил Самойлов.
— Да. Петр Алексеевич, «Як» — хорошая машина. А если что, я все возьму на себя.
— Зелен ты еще, Владимир, — устало сказал Самойлов. — Главный спрос будет с меня в любом случае. Ладно, я тебе верю. Хорошо… Собирай все документы по машине и через два часа пятнадцать минут будь у меня. Поедем.
— Петр Алексеевич, едем… туда? — Судя по выражению лица, Кудрявцев ехать явно не стремился.
— Туда, Володя, туда. Расхлебывать будем. Конечно, сразу никакого решения не будет, но если все пойдет хорошо, сможешь подробно расписать проблему тому, кто может ее решить одним словом. А он над ней подумает. Сумеешь там, наверху, доказать, что твоя птица лучше, твоя правда. А не сумеешь, на «ишаках» в бой пойдешь. Если вообще куда-нибудь пойдешь…
— Понял. Разрешите идти?
— Иди, иди. И помни, через два, ага, уже двенадцать, как штык у меня и со всеми документами. Иди.
Глава 18
Май 1943 года
Чкалов не находил себе места. Вчерашний оптимизм иссяк, на смену ему пришли разочарование и злость. Красоты Парижа не радовали заслуженного летчика, волею судьбы и большого начальства ставшего членом Военного совета Воздушного Фронта.
Идея была проста и в простоте своей гениальна. Вывести все военно-воздушные силы, задействованные в операции, из армейского подчинения и объединить их под единым командованием по образцу немецких Люфтов. На практике, как и положено, в строгом соответствии с английской пословицей, из всех ватерклозетов полезли скелеты. Чкалову говорили, что это неточный и ошибочный перевод, но образ лезущего из сортира скелета достаточно точно передавал отношение и растерянность перед лицом некоторых проблем.
Взять хотя бы битву, которую ему пришлось выдержать по вопросу переноса командных пунктов. Некоторым (и даже многим) командирам очень не хотелось покидать насиженные места и перемещаться со всем штабным и прочим хозяйством куда-то на побережье. «Разве отменили телефоны и радио?» — спрашивали они. И Чкалов с грустью вспоминал знаменитую дубовую палку, которой один покойный маршал вколачивал ум отдельным строптивым и глупым подчиненным.
Но чем дальше, тем больше он убеждался в правильности решения перенести основной штаб или хотя бы создать второй командный пункт в Нормандии, поближе к аэродромам вверенных авиационных дивизий. И если бы не связь… Впрочем этих «если» было довольно много. Первый Воздушный перемещался медленно и тяжко, подобно огромной амебе, выбрасывая вперед отдельные щупальца, подтаскивая основную массу и подбирая тянущиеся отростки. Как и во всяком новом деле, проводившемся с таким размахом, вскрывались новые, ранее не известные проблемы. И не всегда знаешь, с какой стороны приступить к решению.
Особенно обидно было, когда вал неприятностей обрушивался после, казалось бы, несомненных успехов.
Только недавно все радовались, когда советские бомбардировщики совершили первый организованный, спланированный и масштабный рейд на английский промышленный район Бирмингама. Для немцев «прогулки» на ту сторону пролива были делом уже обыденным, для советских ВВС — новым и рискованным опытом. Рискованным и новым вдвойне, потому что налет был ночным.
И — получилось.
Довольные штабисты отмечали крестиками на карте уничтоженные заводы, Астахов, командир 14-й бомбардировочной дивизии — главный исполнитель операции, ходил именинником, техники рисовали стилизованные бомбы на бортах. А журналисты, наконец допущенные до летчиков, брали пространные интервью.
И что, теперь все коту под хвост?
Сегодня с утра, после победных реляций и почти реально висевшего в воздухе звука фанфар, в штаб Первого Воздушного явился Рихтгофен, собственной персоной. Суровый мужик, чьи придирчивость и стремление контролировать все и вся, по мнению Валерия, были почти маниакальными. С ходу, отбросив поздравления и речи о грядущих успехах, даже не сняв свой легендарный черный реглан, он бросил на стол пачку фотографий, полученных потом и кровью, в самом прямом смысле слова, его разведчиками, и поинтересовался, о каких разбомбленных заводах идет речь. Не тот ли это «Роллс-Ройс», который, по данным разведки, в этом месяце опять готов перевыполнить план по производству авиационных двигателей «мерлин»? Если тот, то такая война его, старого служаку, воевавшего за Германию еще в империалистическую войну, не устраивает. И вышел, не слушая возражений и оправданий.
Сцена получилась запредельно некрасивой и постыдной. Вдвойне некрасивой и постыдной, если это было правдой.
Чкалов снова посмотрел на карту. Астахова он знал давно, еще с тридцатых. Тот, правда, не участвовал в рекордных перелетах, но был своим во всех смыслах, активно учился у их участников радионавигации и другим премудростям штурманского дела. Что позволило к началу сороковых создать авиацию дальнего действия. Благо кадры, умеющие летать на дальние расстояния, не блуждая в потемках, имелись в достаточном количестве. Также Астахов никогда не отличался ни болтливостью, ни вообще многословием. Не верить ему Чкалов просто не мог. Зато причины, толкавшие Рихтгофена на подтасовку, были вполне ясны. Потери, которые несли немецкие летчики, требовали оправданий или по крайней мере объяснения. Ну и плюс обычная человеческая зависть, до сих пор немцы в ночных действиях откровенно не преуспели.