Выбрать главу

— Нет, друг мой, не легче. Но со своей совестью я договорюсь.

— И пусть нас судят потомки?

— Нет.

Шетцинг поднялся и снова встал у окна. Снова долго смотрел на пламенеющий багрянцем краешек умирающего солнечного диска. Так долго, что Рихтгофен уже не ждал продолжения. Но правитель Германской Демократической Республики все же закончил.

— Трое знают об истинных причинах сегодняшнего погрома. Я, ты и один хитрый старый человек, который не любит коньяк, но любит вино и трубку. Потомки не будут нас судить, потому что никто никогда им не расскажет.

Глава 21

Рунге ходил по комнате, как сердитый тигр по клетке, быстро, нервно, в нетерпеливом ожидании. Хотя ему по статусу полагался гостиничный номер или временная квартира, приезжая в Москву он останавливался у Кудрявцева, с которым сошелся ближе всех. Одинокий и холостой генерал-майор компанией не тяготился, кроме того, так было гораздо проще разделять их общую страсть — разработку передовой в мире теории комбинированной торпедо-бомбо-ракетной атаки морских целей. Обычно совместное проживание в скромной не по чину трехкомнатной квартире Кудрявцева сводилось к паре формальных ночевок, после которых коллеги, ставшие товарищами, вновь разбегались по своим неотложным делам. Формальных, потому что до сна ли было, если в заветной тумбочке стола лежали «машина вероятностей» и новенький набор фишек, солидный шкаф был заполнен кипами карт всего обозримого мира, а в заветной тетрадке у Рунге всегда находилось что-нибудь новое. Иногда немец шутил, что, играя в течение едва ли двух месяцев, они продвинули теорию воздушного военно-морского боя дальше, чем целые серьезные институты за годы. Конечно, это была шутка, но все же определенная доля истины в ней была. Слухи о новом увлечении Кудрявцева расползлись стремительно, говаривали, что идеей заинтересовался сам Жуков, экспериментировавший с военными играми еще в начале десятилетия. Дескать, тогда не судьба, война властно вмешалась и изменила немало планов, зато теперь самое время разнообразить методы подготовки командного состава Красной Армии.

В общем, Рунге уже давно перестал удивляться причудам судьбы, сначала выкинувшей его под лестницу, а затем возвысившей до невиданных прежде высот. Жить было интересно, жить было увлекательно. Так интересно, как бывает лишь в расцвете сил, на пике молодости и подъеме карьеры, на волне общего энтузиазма, охватывающего народы и страны.

Рунге понимал, что он живет в удивительное и преходящее время, когда невозможное становится возможным, повергаются в прах старые империи и из небытия восстают новые. Когда судьбы вспыхивают метеорами, исчезая в забвении или становясь легендами на последующие десятилетия. Он был достаточно умен, чтобы понимать — так не будет вечно, и спешил насладиться каждым часом, каждой минутой своей новой удивительной жизни.

Но не сегодня.

Он снова прошелся по квартире, не зная, чем себя занять. Включил и выключил воду в кране на кухне, еще раз умылся в ванной. Придирчиво посмотрелся в зеркало, ища следы щетины, для контроля провел ладонью по гладкой, выбритой до синевы щеке. Сел в кресло в гостиной, посидел минуту-другую. Покрутил в руках принесенную Владимиром газету, которую по указанию лично Сталина вручили всем руководителям ВВС СССР, доставив из Лондона с помощью нейтральных американцев. «The Daily Telegraph» с уже знаменитой фотографией на первом развороте — королева Елизавета, маршал Хью Даудинг и премьер Уинстон Черчилль в штабе. Маршал сидел за длинным столом и с карандашом в руках что-то объяснял внимательной и серьезной Елизавете. Премьер стоял чуть позади и сбоку, сосредоточенно всматриваясь через плечо Даудинга, с неизменной сигарой в левой руке, глубоко засунув в карман правую.

Рунге отбросил газету, встал, не в силах выносить неподвижность, снова походил.

В Москву они прибыли вместе. Кудрявцев — на разнос, вместе со всем руководством Первого воздушного, Рунге — для оперативного извещения Рихтгофена о всем происходящем в советских ВВС. Сказать, что настрой был мрачный, значило не сказать ничего.

Атака US/GB-29, которая должна была стать триумфом и долгожданной расплатой за прежние неудачи, провалилась. И не просто провалилась. Это был разгром, полный и беспредельно унизительный.

Из семидесяти немецких машин, отправленных на операцию, сорок семь были сбиты, семнадцать серьезно повреждены. Советские ВВС потеряли соответственно девять и тринадцать самолетов. Четыре подводные лодки пропали без вести, и сомнений в их судьбе не было, две шли на базу для ремонта, близкого к капитальному восстановлению. Помимо этого около трех десятков машин было временно выведено из строя при ударе «бленхеймов» по аэродромам. Незначительные повреждения строений, ВПП и складов шли довеском, завершая общую картину беспрецедентного разгрома.