Даже Жуков периодически оттягивал воротничок, словно тот душил, поводя шеей и делая шумный вдох. Да еще спина его клонилась вперед на несколько градусов — небывалое дело для наркома, чья гордыня соперничала разве что с профессионализмом.
Остальные же, то есть Новиков, руководство Первого Воздушного, Самойлов, и Кудрявцев, смотрели в стол, не поднимая глаз, сложив руки как повинившиеся школьники. Сарковский идеально ровной прямой вытянулся между торцом стола и входной дверью, бледный как покойник. Сесть ему не предложили, и это был очень скверный знак.
Сталин неспешно прохаживался вокруг стола и сидящих, нещадно дымя трубкой.
Обычно генеральный секретарь очень хорошо контролировал эмоции, сказывались железная воля и многолетний опыт политической борьбы. Но иногда, очень редко, броня самоконтроля и выдержки давала трещину, и свирепый гнев горца вырывался наружу всесокрушающим ураганом. Видно было, как Генеральный невероятным усилием воли старается удержать его, и эта внутренняя борьба устрашала больше, чем любой крик.
Сталин не кричал, не топал ногами, уже добрых минут пять он вообще не произносил ни слова, просто мерил шагами кабинет, оставляя за собой густые клубы табачного дыма. Лишь изредка он сбивался с шага и делал непонятный жест, как будто коротко рубил ладонью воздух. В такие моменты Жуков склонялся чуть ниже, а клементьевский карандаш сбивался с ритма. Гробовая тишина сгущалась. Давила призрачным, но вполне ощутимым весом, ведь в этом кабинете молчать было не принято, здесь обсуждали, совещались, изредка спорили, иногда даже жестко спорили. Посетители приглашались для чего угодно, только не для молчания…
Сарковский по-прежнему стоял, подобно телеграфному столбу, и, кажется, боялся даже моргать, огромная лысина, покрытая испариной, лоснилась под ярким полуденным светом.
Сталин вновь приблизился к нему, с каждым его шагом командарм вытягивался еще больше, хотя казалось, пределы человеческих возможностей уже были давно пройдены. Сталин остановился почти вплотную к нему, слегка качнулся туда-обратно. «Прямо как змея перед броском», — подумал Самойлов.
— Подытожим, — сказал наконец Сталин. — Нам, товарищи, плюнули в физиономии. Хорошо так. С душой. Те самые битые англичане, шкуры которых мы, кажется, уже разделили…
Пауза. Молчание, тихий скрип сапог Вождя. И новый клуб густого дыма.
— Я могу понять, что все новое — сложно.
Пауза.
— Я могу понять, что полноценная воздушная война против островной страны — дело новое.
Пауза.
— Я даже могу понять проволочки с перемещением и развертыванием Воздушного Фронта.
Пауза.
— Но, товарищи, я никак не могу понять, почему для того, чтобы перехватить конвой противника, нужно городить такой огород ошибок… Вот этого никак понять не могу. На днях я уже говорил, что работа по общему планированию предстоящей… акции меня… огорчает. А теперь меня… огорчают наши авиаторы, меч и опора планируемой операции.
Как бы случайно Сталин оказался рядом с Жуковым. Последнюю фразу он сказал стоя неподвижно за спиной у наркома обороны.
— Товарищ Сталин, разрешите? — спросил с места Хлынов.
Самойлову показалось, что Жуков бросил в сторону штабиста быстрый благодарный взгляд. Но стоило ему моргнуть, и все стало как прежде.
— Говорите, — коротко разрешил Сталин.
Корней Никифорович доложил о проваленной операции, как и следовало в данной ситуации, быстро, охватив лишь основные факты и события, но четко и достаточно исчерпывающе. Закончив доклад, он мгновение помялся, а затем решился.
— Товарищ Сталин, это наша совместная ошибка. Переоценили силы, хотели на арапа взять. Мы сделаем выводы.
— На арапа… — протянул Сталин. — А знаете, товарищи, как это называется? Это называется «головокружение от успехов». Вам напомнить, что бывает, когда некоторых товарищей охватывает эта вредная болезнь?
Хлынов молчал, но генеральный не отрывал от него пристального взгляда, уставив трубку в грудь начальнику генштаба, подобно дуэльному пистолету. Трубка источала тонкую струйку дыма, от чего иллюзия становилась совсем уж правдоподобной и пугающей.
— Да, товарищ Сталин, — через силу проговорил Корней Никифорович.
— Сядьте, товарищ Хлынов, — буднично и спокойно сказал Сталин.
Главный штабист страны не сел, он буквально упал на стул. Жуков снова качнул головой, двинул челюстями и решительно встал.