МакБрайд в это время раздевался у соседнего шкафчика, и, видимо, слушал наш разговор в пол-уха. В отличие от Дэвиса, который меня слегка раздражал, Бен при первом знакомстве показался неплохим малым — спокойный, собранный, не болтливый. Уже одно то, что он с первого раза запомнил мое имя, невольно располагало. Однако я был не слишком рад расспросам о моем прошлом.
— Я из Европы, — уклончиво ответил я, запирая свой шкафчик замком со сканером отпечатка пальца, и, взяв полотенце, направился душ.
— Она назвала тебя каким-то другим именем, — припомнил Дэвис, поспевая за мной.
— Нам в интернате давали другие имена, — нехотя признался я.
— Ни фига себе. Сурово. А зачем это?
— Так там принято, — пожал плечами я. — Но я оставил себе старое.
— Его же хрен запомнишь! — пожаловался парень.
— Не каждому повезло родиться «Роном» или «Беном». Может быть, «Дима» будет достаточно просто, чтобы даже ты смог запомнить? — с легким раздражением переспросил я, взглядом дав парню понять, что ему пора отвянуть со своими бесконечными вопросами.
— Эй, дружище, извини, если что, — почувствовав угрозу, обезоруживающе улыбнулся Рон. — Я как-то даже не подумал, может, эта Рина, ты с ней, э-э-э?..
— Нет.
— Отлично. И что же, у тебя есть кто-то?
«Эти вопросы никогда не закончатся», — подумал я.
— Я не намерен отвечать на такой вопрос, заданный мужиком, когда мы с ним заходим в душ, — ответил я, занимая одну из кабинок и открывая воду.
МакБрайд, заходя в соседнюю кабинку, невольно прыснул от смеха.
Когда после душа мы переодевались обратно в повседневную форму, Рон Дэвис вдруг присвистнул и показал мне большой палец.
— Что еще?
— Только что видел фотку твоей девчонки в социальной сети. Чтоб меня! Курсант Кейдж рядом с ней была бы похожа на портового грузчика. У вас с этой бэйби все серьезно?
— Живем вместе, знакомы пятый год, — нехотя буркнул я. — Ты что, досье на меня собираешь?
— Пятый год? — завистливо переспросил Дэвис. — Черт. Предложи ей свою руку и сердце, приятель. С такой деткой можно прожить пятьдесят лет. Или даже сотню.
— Ученые еще не изобрели средства, чтобы цыпочки оставались такими же свежими и хорошо пахнущими через пятьдесят лет, Рон, — хмыкнул кто-то из курсантов.
— Ага. Да только и хрен через пятьдесят лет не будет стоять как штык! — не растерялся Рон. — Знаете что, мужики? Если бы у меня была такая дама, как у этого везучего сукина сына с непроизносимой польской фамилией, я бы уже вел ее под венец.
— Тебе просто надо выпустить где-нибудь пар, — посоветовал Дэвису кто-то. — Нет ничего унылее, чем восемнадцатилетний девственник.
— Да пошел ты! — обиделся Рон.
Я не присоединился к смешкам, звучащим в раздевалке, но почувствовал облегчение из-за того, что треп переместился с моего прошлого на другие темы. Коренные жители Анклава, сыновья полицейских, такие как Дэвис и МакБрайд, вряд ли оценили бы по достоинству мою историю, начавшуюся в никому не известном селении, о котором они могли слышать лишь то, что где-то там находятся плохие парни, которые называют себя «Альянсом».
— Как прошла первая неделя, Дима? — поинтересовалась Джен пятничным вечером, когда мы укладывались в кровать после того, как я вернулся из тренажерного зала и принял душ.
Вид у нее был уставшим. Второй курс в медицинском был сложнее первого, а Дженет Мэтьюз всерьез собиралась стать квалифицированным хирургом-офтальмологом — из тех, кто способен не только включать и выключать лазеры, но и взять в руку глазной скальпель, когда понадобится. Такие специалисты могли рассчитывать на две сотни тысяч фунтов в год или даже больше. Но вначале им предстояло пройти непростую подготовку, благодаря которой австралийские врачи считались самыми компетентными в мире.
— Вовсе не так уж плохо, — подытожил я, ложась рядом с ней на кровать.
— Видел там свою Рину?
— Только не начинай, ладно? — закатил глаза я.
— Просто спросила, — невинно пожала плечиками девушка.
С тех пор как мы поселились в нашей квартире, она спала в мягкой закрытой пижаме, в чем, по-моему, не было большой необходимости в условиях австралийской жары. Я бы предпочел видеть ее рядом голой, тем более, что у нее было прекрасное тело. Впрочем, даже в этой миленькой пижамке она была невероятно привлекательна. Джен уже смысла с себя на ночь косметику и ее лицо приобрело свои природные черты, которыми она сама была недовольна и называла «блеклыми» из-за того, что светло-розовые губы и светло-рыжие брови и ресницы слабо выделялись на фоне кожи. Впрочем, мне они таковыми не казались.