Не знаю, правда ли это, но Джером утверждал, что якобы слышал от Тома, будто несколько лет назад в окрестностях Генераторного появились дикие кабаны, напоминающие бородавочников, однако поросшие твердыми костяными наростами, как носороги, которые защищают их от солнца. Эти хряки, будто бы, живут в норах, которые сами роют передними корытами, питаются грибами и быстро плодятся, так как у них нет природных врагов — одичавшие псы не способны были прокусить костяные наросты боровов, а прочих хищников на румынской земле давно не осталось. По словам Тома, казаки из станицы посчитали, что дикие свиньи таким образом мутировали под воздействием радиации. Долгое время вынужденно проведшие на вегетарианской грибной диете, жители станицы якобы начали активно охотиться на свиней и употреблять их в пищу.
В историю с кабанами-мутантами мне верилось с трудом, как и в другие россказни Джерома. Однако даже я не мог отрицать, что, когда я был в седьмом классе, на крышах и на проводах в Генераторном люди начали замечать птиц с густым черным опереньем, похожих на воронов, но крупнее, с лысыми головами и острыми клювами, пронзительные крики которых сложно было спутать с вороньим карканьем. Игорь Андреевич Коваль в ответ на расспросы школьников туманно объяснил, что это выжившая популяция грифов мигрировала из Африки. Однако с помощью Интернета мы быстро выяснили, что грифы выглядели несколько иначе, совсем непохожими на ворон, и в суровых климатических условиях, какие бытовали у нас в Генераторном, не обитали. Странные гибриды грифов и ворон, которых местные жители прозвали «грифонами», между тем, никуда не делись — они исчезали на зиму, но со сходом снегов вновь возвращались, не упуская случая попировать сдохшей на улице кошкой или собакой, или стащить у горожан, что плохо лежит.
Не удивительно, что эти воспоминания пришли ко мне именно сейчас. Ведь до сих пор я был знаком с экосистемой пустошей лишь понаслышке, и понятия не имел, в каком месте правда переходит во вранье и плоды чьей-то фантазии. Пора наконец это выяснить.
Хорошо осмотревшись с пригорка и уверившись, что я избрал правильное направление, я бодро двинулся вперед. Мои кроссовки ступали по сухой земле или приминали колючую сухую траву, клочки которой росли теперь на месте пшеничных полей и лугов, где когда-то паслись стада коров. Временами приходилось переступать через пни, оставшиеся от некогда растущих здесь деревьев, начисто вырубленных в холодные Темные времена. Кроме того, ничего особо интересного не было.
Папа когда-то рассказывал мне, что в старом мире ночь была полна звуков. Когда он выходил летним вечером на крыльцо на дедушкиной даче под Киевом, он мог услышать стрекотание сверчков, пение цикад, жужжание комаров, тихий шелест травы, где пробирался еж или кот, шуршание листьев и треск веток, по которым скакали птицы в поисках насекомых… Ничего этого не было. Больше не было. Ночные обитатели замолкли. Возможно, навсегда. Или до того дня, пока ученые из «Андромеды» не придумают, как воскресить их или заменить кем-нибудь поинтереснее.
— Что я здесь делаю? — буркнул я себе под нос. — Сумасшествие.
Довольно долго я быстрым шагом продвигался по пустынной равнине в тишине. Раздражающе громким было лишь мое дыхание под респиратором, и я несколько раз подумывал о том, чтобы снять его, однако одергивал себя, чувствуя, как ветер несет мне в лицо пыль и песчинки, которые могут все еще содержать радиоактивные частички.
Прошло, наверное, полчаса, прежде чем впереди замаячили столбы старой линии электропередачи с давно оборванными проводами. Если я правильно помню карту, линия проходила параллельно автомобильной дороге, по которой будет двигаться конвой. Мне следовало повернуть направо и двигаться вдоль нее, чтобы не приближаться слишком близко к дороге. Однако мое внимание привлекли неприятный пронзительный крик. Внимательно вглядевшись в ночное небо, я не сразу увидел пару дюжин жирных черных силуэтов, умостившихся когтистыми лапами на кабеле, отрывок которого сохранился между двумя электрическими опорами. Грифоны. Сейчас как раз теплый сезон, когда мерзкие крылатые твари прилетают в эти края. Большинство стервятников, очевидно, спали, однако несколько бодрствовали и, время от времени, кричали.
Неодобрительно покосившись на малоприятных птиц, я поправил на груди винтовку и двинулся вдоль линии электропередачи. Темп был медленнее, чем я ожидал. Продвигаться приходилось крайне осторожно, чтобы не споткнуться о какой-нибудь пень или корягу и не угодить ногой в яму. Подвернуть ногу в таком месте — практически то же самое, что погибнуть. Со светом дело бы пошло проще, но включать свой фонарик на пустошах я не рисковал — огонек был бы заметен издалека, и неизвестно, кто мог бы его увидеть. Давало о себе знать и длительное время без сна. Практически всю жизнь я неукоснительно соблюдал режим сна, и мой организм бунтовал против его нарушения, выказывая все более заметные признаки утомления.