Для меня нашлась старая глиняная миска, в которую старик плюхнул горячей похлебки. А вот ложки не сыскалось — пришлось хлебать прямо из миски.
— Спасибо, — произнес я по-румынски.
Старик в ответ лишь кивнул. Присев на одну из лавок, я испробовал местное яство. Варево, к моему удивлению, оказалось очень даже ничего: я ощутил в нем вкус картофеля, моркови, лука. Не хватало разве что специй.
— М-м-м, вкусно! — похвалил я это блюдо, улыбнувшись старику.
— Это у нас еще соль закончилась, — хмыкнул тот.
— Меня зовут Димитрис.
— А хоть бы и так! — безразлично пожал плечами старикашка.
— А вас как?
— Дед Йован.
— Я был другом Бори Коваля. Вы его знали?
Румынский старика был плох, но я кое-как разобрал ответ:
— Здесь все друг друга знают. Хороший был парень. Это он научил нас растить все эти овощи. А до того похлебка была только грибная. Гадость редкая.
Вздохнув, я уставился на казан, в котором варилась овощная юшка. Не знаю, был ли бы Боря рад такому памятнику. Что ж, по крайней мере, его запомнили, и его имя до сих пор произносят с теплотой и благодарностью. Многие лишены даже этого.
— Как вы здесь живете? — поинтересовался я у старика, доедая похлебку.
— Как все живем.
— Знаете, дед Йован, люди очень по-разному живут, — припомнив Сидней, хмыкнул я.
— Живем себе — и дело с концом.
— На вас тут не нападают? Вас же совсем мало.
— Бывало всякое, — туманно ответил старец.
— Альянс вас защищает? Вы же входите в Альянс, да?
— Никуда мы не входим, никто нас не защищает! — заспорил дед.
— Как же? А они считают, что здесь их территория.
— Нам нет дела, что там кто считает. Мы здесь живем себе в сторонке, нас чужие дела не заботят. Нам никакой Альянс ничего не сделал ни хорошего, ни худого. Мы им тоже ничего не должны.
— А что же во время войны? За кого вы были?
— Война была двадцать семь лет назад, — пробормотал дед. — Другой войны мы не знаем.
— Разве эту территорию не оккупировали в 76-ом? Сюда разве нацисты не дошли?
— Не знаю, что за слова — «территория», «оккупировали». В Наш Замок никто не приходил. Мы здесь на отшибе, нас мало, мы никому не угрожаем. Никакие нацисты к нам не приходили. Никакой Альянс к нам не приходил. Пришла маленькая группка людей: хороших, работящих. Боря твой, в том числе. Мы их к себе приняли. И хорошо, и славно.
Слова старика заставили меня задуматься. А ведь по пустошам разбросано немало таких вот поселений, слишком мелких или слишком хорошо спрятанных, чтобы большим державам, какими были в сравнении с ними Альянс и ЮНР, было до них дело. Для жителей этих поселений ничего не изменилось после начала войны. Ничего не изменилось и после ее конца.
— У вас здесь есть связь? Интернет там, и тому подобное.
— Ничего такого нет. Далеко надо ехать, чтобы поймать связь. Наши туда редко ездят.
Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть.
— Мне нужна ваша врач, доктор Лопес. Где она?
— Там, где больные — там и врач. В больничке она.
— И как туда попасть, в вашу больничку?
— Тебе туда нельзя. Больных нельзя беспокоить, — строго сказал старик, но, подобрев, добавил: — Она обычно выходит обедать около часу пополудни. Подожди ее здесь часок — может, и дождешься.
— Ну ладно. Где-то здесь у вас можно умыться?
***
Флорентина явилась лишь к двум часам пополудни. К тому времени я сидел в центре круга из дюжины местных жителей, и вел рассказ, который важно переводил с румынского на венгерский язык дед Йован. Туземцы, в основном молодежь лет до тридцати, время от времени охали и ахали, улыбались, недоверчиво качали головой, шептались между собой.
— … энергия добывается путем соединения вещества с антивеществом — так называемой аннигиляции. Этой энергии так много, что потребность в ее экономии давно исчезла. Каждой ночью Гигаполис горит миллионами огней. И энергии хватает, чтобы вокруг города работали десятки тысяч озоногенераторов. Они создают такой толстый озоновый купол, какого не было над Землей даже до Апокалипсиса. Люди могут спокойно гулять на улицах с непокрытой головой и без очков. Прямо на улицах могут расти многие виды деревьев и кустов…
— Димитрис, я тут уже минут пять с интересом слушаю твою речь! — вместо приветствия, перебила меня доктор Лопес, протискиваясь в центр круг.
Я умолк на полуслове. Признаться, я так увлекся своим рассказом об устройстве жизни в Гигаполисе, который неожиданно привлек к себе столько внимания, что и не заметил, как Флорентина пристроилась со своей миской похлебки где-то позади.