Но я лишь продолжил качать головой, раздраженно косясь на вспышки фотокамер. Меня бесила мысль о том, что все эти чиновники просто не желают пошевелить задницами и создать себе какое-то неудобство, пусть даже это спасет жизни одного или двух ни в чем не повинных людей. Ведь эти люди не были резидентами, как и я, а значит, они и «людьми» не могли считаться в искаженной бюрократической вселенной. Но я не намерен был так все оставить.
Не посоветовавшись ни с Джеффом, ни с Робертом, ни с Джен, одним из вечеров я потратил два с половиной часа на то, чтобы собственноручно написать официальное обращение, в котором изложил свою просьбу на двух страницах. Я не мог похвастаться большой искусностью в сочинении писем, однако это, после прочтения окончательной версии, показалось мне вполне приличным. Не колеблясь, я поставил свою электронную цифровую подпись и нажал на кнопку «отправить», убедившись, что результат моего творчества поступил на обработку в электронные канцелярии всех пяти инстанций, которым он был адресован. В шапке письма (к счастью, в интернате нас научили правильно их составлять, да и по папиной работе мне это было немного знакомо) значились: Начальник муниципального департамента Сиднея по вопросам спорта, Президент Олимпийского комитета Австралийского Союза, Президент Международного олимпийского комитета, Министр-координатор Содружества наций по внешним делам, Протектор Содружества наций.
Уже через два дня мне позвонил Роберт Ленц, и по его голосу, куда более строгому, чем это обычно бывает в разговорах со мной, я понял, что он уже узнал о моей выходке из каких-то своих источников.
— Взрослые люди предпочитают посоветоваться, прежде чем сделать нечто подобное, Димитрис.
— Ты, как всегда, хорошо информирован, — вздохнул я. — А как же закон о конфиденциальности индивидуальных обращений?
— Я — твой опекун, Дима. До тех пор, пока тебе не исполниться двадцать один год, все подобные вещи будут переадресовываться на меня. Если ты, конечно, не жалуешься на издевательства с моей стороны.
— А я и забыл об этом, — тяжело вздохнул я, вспомнив, что лишь 10-го мая этого года я стану совершеннолетним по законам Сиднея.
— Чего ты рассчитывал этим добиться, после того как сразу несколько людей, знающих эту систему немного лучше, чем ты сам, сказали тебе, что это не даст результата?
— Если бы я привык легко сдаваться, я бы не участвовал на этой Олимпиаде, верно? — не растерялся я.
Мой опекун лишь тяжело вздохнул. Я вдруг подумал, что шумиха, которая может развернуться вокруг меня, вовсе не на руку Роберту и может, пожалуй, повредить его служебному положению. Он официально был моим опекуном по решению суда, и кто угодно, при желании, мог раскопать эту информацию.
— Мне жаль, если это как-то навредит тебе, Роберт, — искренне произнес я, но не стал добавлять: «И все же я все равно сделаю это, потому что для меня есть вещи важнее».
— Дима, только не думай, что я не понимаю тебя, — проникновенно молвил он. — Я надеюсь, ты доверяешь мне после всего, что нам пришлось вместе пережить?
— Конечно, Роберт, — практически без сомнений заверил я опекуна.
— Тогда поверь мне и в том, что я непременно сам посоветовал бы тебе сделать нечто подобное, если бы я верил, что это может помочь Володе или Кате. Но я ведь очень подробно объяснил тебе, почему это не сработает. Мне казалось, ты все понял.
— Я вовсе не пропустил твой совет мимо ушей, Роберт, — заверил я. — Ты — один из немногих людей, чье мнение я всегда уважаю и ценю. Однако, даже если вероятность успеха — один из миллиона, я все равно должен это испробовать. Ты должен понять это.
Ответом мне послужил лишь тяжкий вздох.
Все электронные ответы пришли мне в последний день отведенного для них законодательством пятидневного срока. Четыре из них извещали что «согласно результатам автоматизированной обработки запроса, было установлено, что отправитель является несовершеннолетним нерезидентом Сиднея, находящимся под опекой резидента Сиднея согласно решению суда, в связи с чем отправитель не обладает достаточным объемом дееспособности для отправки подобного запроса». Далее следовали выдержки из законодательства, из которых следовало, что подобные запросы следовало отправлять за подписью моего опекуна, если только дело не касается очень ограниченного количества вопросов, по которым я имел право пожаловаться куда-то без разрешения. Лишь один ответ удивил меня своей оригинальностью: представитель Уполномоченного секретаря Протектора Содружества по правам человекам приглашал меня обсудить мой вопрос на приеме в режиме видеоконференции через два дня в 14:00.