«Я не завидую ни тебе, ни Батисте», — откровенно сказала мне вчера вечером Рина. Я послал ее куда подальше, но глубоко в душе был с ней согласен. Диего, пожалуй, еще мог иметь хоть какие-то шансы против ходячего танка за счет своей чрезвычайной подвижности и мастерской техники, а вот мои дела выглядели плохо — я был не настолько быстрым, чтобы успешно бегать от Соболева все три раунда, и не настолько мощным, чтобы сойтись с ним в лобовом сражении. Второе все-таки казалось мне более предпочтительным — по крайней мере, это закончится быстрее и будет смотреться достойнее.
— У меня нет выхода, Джен, — покачал я головой.
— Это свинство, что вы выступаете без шлемов! — возмутилась будущая врач, с болью коснувшись моей переносицы, слегка распухшей и посиневшей после полученного от Дженаро джеба. — Это ведь просто спорт!
— Людям нравится смотреть на распухшие носы, разбитые брови и тому подобное, — пожал плечами я, мягко убирая ее пальцы от переносицы. — Люди — довольно кровожадные существа.
— Только мужчины, — возразила Джен, и все же не удержалась от того, чтобы добавить: — Мужчины и им подобные существа, такие как эта обезьяна, которая залезла на тебя вчера, как на баобаб.
А я все ждал, когда она мне это припомнить.
— Рине следовало родиться мужиком, — согласился я. — Но ты раньше была повежливее.
— Просто я ума не приложу, какое удовольствие ты находишь в общении с этой… персоной, — раздраженно пожала плечами Джен, с трудом заставив себя произнести слово «персона», а не «горилла», применимо к Рине Кейдж. — Судя по тому, как ты упорно продолжаешь якшаться с ней, несмотря на мое к ней отношение, удовольствие должно быть немалым.
— Джен, через два дня этот русский таран на ножках будет бомбардировать мой череп. А ты занудствуешь тут со своими претензиями к Рине Кейдж, — отмахнулся от нее я.
— А это разве не то, что тебе нравится? — прыснула она. — Никто ведь не заставлял тебя участвовать в этих играх. Никто не заставлял тебя торчать все эти годы в спортзале по три часа в день. Не делай ты этого, тебе не приходилось бы жаловаться, что каждый встречный прочит тебе карьеру в полиции. Ты же каждым своим движением пытаешься подчеркнуть свою мужественность и силу.
— Мне казалось, тебе это нравится.
— Разве я когда-то говорила это? Помнится, я говорила, что хотела бы, чтобы мужчина, с которым я связала свою жизнь, был образованным, всесторонне развитым, ответственным, и, кроме того, чувственной, мягкой личностью, способной на сопереживание…
— Подожди, дай-ка я запишу, — иронично заметил я.
— Ты не был таким циником, когда мы с тобой познакомились.
— Правда? — раздраженно передразнил я. — В чем же, интересно, причина? В войне, которая забрала у меня дом и всех родных?! В интернате, куда меня заключили против моей воли?! В полицейской академии, куда отправили в таком же точно порядке?!
— Дима, не заводись. Я просто хотела сказать, что мне не интересны все эти ваши мужские игры. Если ты снимешься завтра с соревнований, сославшись, скажем, на ту же травму переносицы, я не стану ценить и уважать тебя меньше…
Я вдруг подумал, что сам не заметил, что Дженни в последние несколько лет избегает слова «любовь». Она говорит: «я дорожу тобой», «ты мне не безразличен». А теперь вот — «буду ценить и уважать». Я не придавал этому значения, но в альтернативной женской Вселенной такие вещи, должно быть, многое значат. Может быть, у нее кто-то появился? Я вполне мог просто не заметить этого, будучи погруженным в свои дела 90 % времени. Но самое странное то, что от подобной догадки меня вовсе не бросило в жар, и кулаки не сжались от ревности. Значит ли это, что я не люблю ее?
Я не был уверен насчет нас обоих. Не был уверен, что мы любим друг друга в том понимании, которое издавна вкладывали в это слово люди, произнося клятву «и в горе, и в радости», стоя перед алтарем. Я не был убежден, что мы остались бы вместе, если бы совместное времяпровождение перестало быть нам удобным, или если бы кого-то из нас захлестнула неодолимая страсть к другому человеку.
Впрочем, иногда я пытался убедить себя в том, что настоящая любовь, она такая и есть — крепкая дружба с каплей полового влечения, которая держится, главным образом, на взаимном терпении и привычке, а позднее еще и на совместном воспитании детей. Я никогда не чувствовал ничего большего, и не был уверен, что в реальной жизни существуют те чувства, которые так часто показывают в кино.