— О, доченька, я когда-то была такой же, как ты. Тоже любила высоких и сильных мужчин, особенно военных, полицейских и пожарников, которые похожи на героев всех этих кинофильмов. Едва увидела такого, как мне казалось, что это любовь. Но настоящая любовь пришла ко мне лишь после тридцати. Она оказалась ростом в пять фунтов и три дюйма, часто брюзжащей и с пивным пузом. И все же это была любовь.
— О, мамочка, — сокрушенно покачала головой Дженет. — Ты совершенно не понимаешь, как я отношусь к Диме.
Мне оставалось лишь грустно усмехнуться и прикрыть дверь.
В поезде, везущем нас обратно в Сидней, мы довольно долго хранили молчание. Я просто слушал музыку, а Дженет ерзала на своем кресле и косилась на меня виноватым взглядом. Казалось, она то и дело собиралась снова завезти разговор о том, что случилось в Перте, но не знала, с чего начать, и, кроме того, считала неприличным вести такие беседы при других пассажирах. Мне было искренне жаль девушку, попавшую между двух огней
— Не беспокойся, Джен, — заверил ее я, когда мы сошли с экспресса в сиднейском транспортном терминале. — Я ведь собираюсь жить с тобой, а не с твоими родителями.
— Все это должно было произойти совершенно иначе, — расстроенно ответила девушка. — Прости, что они оказались такими несносными. Я была уверена, что они поймут.
— И что теперь? — поинтересовался я.
Угроза, которую невзначай обронил мистер Мэтьюз относительно оплаты ее обучения в университете, казалась мне достаточно серьезной, чтобы Джен, со свойственной ей осторожностью, не стала усугублять отношения с родителями. Обучение врача было одним из самых дорогостоящих среди всех профессий и стоило больше полумиллиона фунтов. Чета Мэтьюзов скопила кое-что за двадцать лет работы и создала фонд, чтобы оплатить образование дочери, но, оставшись без их поддержки, она просто не сможет оплачивать учебу, даже если устроиться где-нибудь официанткой или оператором call-центра. Впрочем, мне сложно было оценить, насколько серьезен был Ральф Мэтьюз, произнося эти слова.
— Мы ведь все уже решили, верно? — гордо подняв голову, удивила меня Дженни.
— Я бы не хотел, чтобы у тебя были из-за этого проблемы с родителями.
— Не будут. Я их единственная дочь. Им придется смириться с моим выбором.
— Что ж, — улыбнулся я, обняв свою девушку. — Если ты в этом уверена.
Мы уже подыскали квартирку, подходящую для молодой пары, в Студенческом городке, от которого нам обоим будет удобно добираться на учебу. Аренда стоила две тысячи фунтов в год, не считая коммунальных услуг, которые могут обойтись еще столько же, и надежды Дженет, что ее родители помогут ей с этим, не оправдались. Однако мы оба рассчитывали на стипендию, а у меня все еще оставались сбережения родителей. В крайнем случае, мы сможем найти подработку, как многие студенты, хотя Джен и считала, что такое серьезное обучение, как медицинское, нельзя совмещать с ночным трудом в каком-нибудь баре.
— Все у нас будет замечательно, — заверила меня Джен.
***
Наша квартирка-студия всего лишь на 10-ом этаже одного из жилых комплексов эконом-класса в Студенческом городке оказалась довольно просторной — двадцать метров квадратных, не считая собственного раздельного санузла (непременное требование Дженет), занимающего еще пять метров. Благодаря современному минималистическому дизайну и эргономичным решениям, таким как кровать, выдвигающаяся из стены, площади было столько, что я задумался о том, не обзавестись ли мне кое-каким спортивным инвентарем.
Сама мысль о том, что я могу приобрести что-то без разрешения и поставить его там, где мне хочется, была для меня чем-то новым и необычным. Я мог теперь купить себе тапочки на свой вкус и ставить их там, где считал нужным. А еще мог застилать постель кое-как или вовсе этого не делать. Не говоря уже о том, что я мог есть когда захочу и что посчитаю нужным. Да я мог бы устроить здесь настоящий бардак, если бы пожелал! Хотя я и понимал, что не буду этого делать. Мое сознание противилось этому после того, как родители обучили меня аккуратности и любви к чистоте, а затем эти основы забетонировали армейскими порядками интерната. Да и Дженет, с которой мне предстояло делить эти стены, не любила грязи и беспорядка.
Перспектива того, что мы будем жить здесь всего лишь вдвоем, без чьего-либо контроля и присмотра, показалась мне необычной и захватывающей. За восемнадцать лет жизни у меня не было ничего подобного, а последние годы и вовсе были полной противоположностью этого. Это было именно то, о чем мы фантазировали все эти годы, долгими вечерами общаясь по видеосвязи, когда Джен была еще школьницей в ее родном Перте, а я был жителем занесенного снегом Генераторного.