— Ах, тебя, наверное, здесь не было? — горько усмехнулась девушка. — Война никогда не заканчивалась. Глупые историки, которые сидят где-то далеко, разделяли ее на части, на разные войны. Рисовали и перерисовывали какие-то границы, записывали в своих глупых книгах какие-то даты. Здесь, Димитрис, война не кончается. Люди убивают друг друга все время, всеми возможными способами, и по всем возможным поводам. Они никогда не прекращают, не устают, не успокаиваются. Иногда кажется, что им только этого и надо. Убивать.
«И я здесь за тем же», — чувствуя её тепло у себя на груди, подумал я. — «Пришёл сюда, чтобы убивать, жечь. На моих руках — кровь в чем не повинных людей. И это еще только начало. За мной придут другие, намного больше. С обеих сторон. Сегодняшний кошмар — ничто в сравнении с тем, что будет дальше. И никто ничего не сможет с этим поделать».
— Что стало с твоими приемными родителями?
— Отчим был хорошим знакомым твоего папы. Работал в администрации Олтеницы. Был за Альянс. Когда началась война, они не успели уехать, когда пришли те, кто был против Альянса. Мало кто успел тогда уехать. Все думали, все как-то обойдется. Почти никто не сопротивлялся. Когда к ним постучали, отчим приказал мне залезть под кровать. Я сидела там и слушала, как их с мачехой уводят. Больше я никогда их не видела.
Я хорошо помнил факты о массовых чистках, которые учиняли югославы на оккупированных территориях. Эти факты были среди тех, которые на Грей-Айленде лишь тверже трамбовали в памяти.
— В квартире были большие запасы еды, которые отчим с мачехой закупили перед тем, как все началось. Я очень долго не выходила из квартиры. Ела, спала, читала в школьные учебники, иногда смотрела в окно. Свет не включала, даже когда появлялось электричество. Не открывала и пряталась в кладовке, когда кто-то стучал в дверь. Очень долго связи не было, потом появилась. Я хотела связаться с тетей Катей, но ее не было в сети. Тогда я попробовал позвонить своей классной руководительнице. Но и ее не было в сети. Я звонила и писала одноклассницам и одноклассникам, всем по очереди. Но никто из тех, с кем была связь, не ответил. Ни один. Так что я продолжала сидеть там одна. Несколько недель. А потом кто-то вломился в квартиру, чтобы ограбить ее. Возможно, те самые люди, что раньше увели отчима с мачехой. Я снова спряталась, и они снова меня не нашли. Вынесли все оставшиеся продукты, кое-что из мебели, многое из одежды, картины, посуду. Когда я наконец вылезла, то поняла, что не могу больше там оставаться. Есть нечего, и дверь слетела с петель. Я оделась в то, что они оставили. Стучалась к соседям, с которыми раньше каждый день здоровалась на лестничной клетке. Слышала, как они ходят за дверью, выглядывают в глазок, но они так и не открыли, как бы я не просила. Тогда я пошла на улицу. Вначале побрела в свою школу, но та была закрыта, в ней был полевой госпиталь. Тогда я пошла в центр Хаберна, надеясь найти там тетю Катю, но он был тоже закрыт, там никого не осталось. Дворничка, метущая улицу неподалеку, подозрительно на меня косилась. Когда я спросила о центре, прошипела, как змея, что «содружеские шпионы сбежали». Как-то очень злобно прошипела. А потом начала допытываться, кто я и зачем тут брожу, ведь комендантский час скоро, а бродяжничать запрещено. Неприятная была такая дворничка. Я сразу почувствовала, что от нее стоит ждать неприятностей.
Я ожидал продолжения рассказа в таких же подробностях, но она умолкла. Лишь после долгой паузы закончила:
— В общем, с тех пор я одна.
Я почувствовал, что она не хочет говорить, чем окончилась встреча с дворничкой, и вообще о последующих годах. По крайней мере, сейчас.
— Ты жила здесь? В Пожарево? — сразу перешел я к настоящему.
— Нет. Я была здесь недолго. С одним… человеком, — уклончиво произнесла она.
Не знаю, как, но я сразу понял, что этот самый «человек», о котором она говорила, был застрелен при мне Локи и сгорел в сарае.
— Он говорил, что любит меня. Я знала, что он врет, что он со мной ненадолго, за тем же, зачем и другие мужчины. Я давно научилась распознавать вранье, особенно такое бесхитростное. Но все-таки я оставалась с ним какое-то время. У меня просто был такой период, когда не хотелось быть одной. Слишком устала от одиночества. Понимаешь?
— Понимаю.
— Я хотела… — она вдруг замялась, как бы колеблясь, не зная, что сказать. — … думала, что, может быть, рожу от него ребенка. Он не любил меня, но он был здоровым и сильным. От него мог бы… наверное, мог бы родиться здоровый ребенок.
— Ты хочешь ребенка?
Она не ответила. Наверное, вопрос был глупый. Она ведь это уже сказала.