— Тебе больно из-за того, что он погиб?
Даже не знаю, зачем я это спросил. Отвык от тактичности, которую следует соблюдать с нормальными людьми. Но она восприняла вопрос как должное.
— Мне давно уже не больно из-за такого, Димитрис. Иногда даже хочется снова это почувствовать, но я уже не могу. Мой запас боли… исчерпался. Остался только инстинкт самосохранения. Как тогда, при пожаре. Металась там, как животное, так хотела выжить. Не помню уже, зачем выживать. Просто так выживаю, по привычке.
Она надолго закашлялась. Я услышал в ее кашле что-то болезненное. Более болезненное, чем при простуде. Невольно прижал к себе крепче.
— Ты больна? — наконец спросил я.
— Это не заразно, — поспешно и даже испуганно прошептала она, с трудом подавив приступ кашля. — Просто простыла, все из-за холода.
В ее словах легко чувствовалась неискренность, но я не стал допытываться. Инфекционные болезни в этот момент беспокоили меня очень мало.
— Ты можешь не рассказывать о себе ничего, если не хочешь, — после долгого молчания, справившись наконец с кашлем, сказала Маричка.
Ее слова удивили меня. Это было так не похоже на нормальных людей. Какими я их помнил.
— Я чувствую, что ты не хочешь, — продолжила она. — И я уважаю это. Я справлюсь со своим любопытством. Ты спас мне жизнь, Димитрис, спас из огня. Я не забыла это.
В этот раз я молчал довольно долго. Собирался с мыслями.
— Я пришел туда с теми, кто напал на хутор, — наконец выдавил из себя я.
Я напрягся, ожидая ее реакции.
— Я догадалась, — после паузы прошептала она.
— Я убивал там людей, — продолжил я, хоть она и не спрашивала.
— Я видела.
— Нет, — вспомнив о Локи и Славомире, покачал головой я. — Не только их.
— Я видела, как ты дрался. Ты всю жизнь этим занимаешься, да? Убиваешь людей?
Мне почему-то очень захотелось ответить «нет». Ответить, что это всего лишь ужасная ошибка, что мое истинное предназначение и моя настоящая жизнь не имеют с этим ничего общего. Что я родился с мечтой полететь в космос. Что я мечтал нести людям добро. Но губы сами собой изрекли другое.
— Да.
— Это из-за твоих родителей, да? Из-за того, что случилось с ними и с Генераторным?
Я едва заметно кивнул.
— Мужчины по-своему борются с болью, — через некоторое время молвила она философски.
— Эти люди, на хуторе, с которыми ты жила, не были ни в чем не виноваты, — продолжил я, сам не знаю зачем. — Они ничего нам не сделали. Нам приказали убить их лишь для того, чтобы подозрение пало на евразийцев. Это просто элемент большой войны.
Слова дались мне удивительно легко, и сказав их, я вдруг почувствовал, что мне стало свободнее дышать, и в то же время в сердце что-то екнуло, сжалось. Для того чтобы осознать эту правду, мне нужно было хотя бы раз произнести ее вслух.
— Ты собираешься убить меня, да?
От этих слов я едва заметно вздрогнул.
— Ты не рассказывал бы мне этого, если бы собирался оставить в живых, так ведь? — с какой-то спокойной обреченностью спросила она.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить то, что услышал. И еще немного, чтобы отыскать в своей душе честный ответ. Или, вернее, выбрать один из них. Ответ легионера. Или ответ человека.
— Я не причиню тебе вреда, — наконец пообещал я.
Она не ответила. Даже не шелохнулась.
— Ты мне не веришь? — догадался я, вспомнив одну из первых ее фраз.
— Это не важно. Ты все равно сможешь сделать то, что захочешь, — прошептала она. — Я видела, как ты убиваешь. На меня у тебя уйдет секунда, не больше.
— Почему ты пошла со мной, если думаешь обо мне так?
Ей понадобилось некоторое время, чтобы отыскать нужный ответ. Наверное, она еще и сама об этом не думала. Из-за того, что я спас ее из огня? Из-за того, что она узнала во мне сына женщины, которую когда-то мечтала назвать своей матерью? Просто поддалась необъяснимому инстинкту?
— Можешь не отвечать, — произнес я через некоторое время. — Это не важно. Ты можешь уйти. Когда захочешь.
— Ты не боишься, что я сдам тебя людям, которые тебя ищут? Что выдам твои секреты?
Странный вопрос. Она словно бы толкала меня к тому, чтобы я передумал. Как будто не ценила свою собственную жизнь.
— Это уже не важно. Все эти секреты, — фыркнул я. — Правда никому не нужна. Каждый верит в то, во что хочет. И большая война, так или иначе, скоро начнется.
— А твоя жизнь? Она тебе тоже не важна?
— Не думаю, что это заслуживает так называться, — через некоторое время ответил я, попробовав на вкус слово «жизнь».
Теперь настала ее очередь молчать.