— Ну что там?! — донесся издалека требовательный голос командира.
— Да это наркоман какой-то! Прямо при мне ширялся! Совсем готовый! — крикнул в ответ Петька брезгливо. — Я его ногами пинаю, а он хоть бы хны, бормочет что-то! Может ну его?!
Пальцы, уже нащупавшие рукоять «Вула», замерли. В сознании промелькнула отчаянная надежда, что использовать его не придется.
— Я тебе дам «ну его»! — рассердился не в меру ретивый командир. — У нас приказы ясные! Тащи сюда этого наркомана, или кем бы он ни был, и грузи в клетку! В обезьяннике его быстро приведут в чувство, а потом пусть на стройке батрачит!
Надежда на бескровное решение исчезла где-то на словах «в клетку». Моя тактика, между тем, сработала. Комсомолец был так спокоен на мой счет, что даже не смотрел на меня — повернул голову в сторону, откуда до него доносились распоряжения командира. Этот момент следовало использовать. Двигаться я начал с резвостью, которой он не мог от меня ждать. Левой рукой схватил и задрал чуть выше своей головы ствол его «калаша». Правой — потянул из кобуры «Вул».
— Эй, ты чё?!.
Речь Петьки оборвалась после этих слов, когда мелкокалиберная пуля вошла ему в подбородок. Остаток речи превратился в болезненный хрип. Схватившись за лицо, парень завыл, зашатался и упал. Если даже пуля не достигла мозга и не убила его, она определенно пробила подбородок и попала в рот, повредив ему зубы и язык. Болевой шок надолго сделает его небоеспособным.
— Что за хрень?! — это был крик комсомолки, которую товарищи звали «Юлькой».
Я не стал вставать, вместо этого наоборот, прилег. Спущенные колеса все еще кое-как держали остов фуры над дорогой. Через щель между днищем машины и асфальтом я мог четко видеть человеческие ступни, обутые в резиновые сапоги и нижнюю часть ног, одетых в камуфляжные штаны, примерно в том месте, где должен был, судя по направлению крика, находиться командир комсомольцев. Прицелившись в правую ногу, я сделал выстрел. Обостренное «Валькирией» зрение четко зафиксировало, как пуля проходит через ногу в районе щиколотки. Услышал болезненный крик. Увидел, как человек, пораженный взрывом боли у себя в ноге, валится на асфальт. Сделал еще один выстрел, метя лежачему в корпус. Услышал еще один стон. Это был последний патрон.
— Какого хера?! — орала в панике «Юлька».
— А-а-а… сука… — стонал от боли валяющийся по полу командир. — Меня подстрелили!
Петька был все еще жив, хоть и истекал кровью — ворочался, стонал. Для надежности стоило прикончить его, но я почему-то не стал. Просто сдернул у него с шеи ремешок, который удерживал автомат. Сдвинул переключатель режима огня в положение одиночных выстрелов. И бесшумно скользнул вдоль борта фуры, смотрящего в сторону обочины, надеясь обойти ничего еще не понявшую девку сзади.
— Не подходите, мрази! — завопила комсомолка, в голосе которой явственно прорезался страх. — Я эту шмару сейчас порешу прямо тут, поняли?!
— Нет, пожалуйста! — это взмолилась ее пленница, которую, судя по сдавленному голосу, держали за горло.
— А-ну заткнись, дрянь!
Я выскользнул из-за фуры, надеясь, что комсомолка окажется повернута ко мне спиной. Но в этот раз удача была не на моей стороне. Буквально в пяти шагах от себя я видел бледное лицо Марички, которую сжимала за горло худая девичья рука. У виска девушки застыло дуло пистолета, который ощутимо дрожал вместе с держащими его пальцами. Лицо Юльки выглядывало из-за плеча пленницы, которой она пыталась прикрываться как живым щитом. Она оказалась удивительно низенькой и совсем юной, лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Лицо покрывали подростковые прыщи, мышиного цвета волосы были забраны сзади в «конский хвост».
— Не подходи, сука! — завопила она. — Бросай ствол!
Я навел прицел на ее лицо, но сразу убедился, что даже на таком крохотном расстоянии выстрел будет слишком неверным. Риск убить пленницу был очень высок. Впрочем, «Валькирия» в моей крови вопила, что это, в сущности, не проблема. На этом задании у меня нет задачи спасать пленных. Это не мое предназначение. Я — легионер. Я — мясо. И я здесь, чтобы убивать.
Маричка смотрела на меня с отчаянной надеждой, которая быстро трансформировалось в отчаяние. Она видела это выражение в моих глазах. Чувствовала в них безразличие, холод. Понимала зарождающееся в моем сознании решение. Но ничего не говорила. Ужас парализовал ее. Закусив дрожащую губу, она закрыла глаза.