— Бросай! Бросай, сказала! — едва не плача, продолжала голосить Юлька, с трудом удерживая пистолет в дрожащей руке. — Я ее сейчас прикончу!
— Нет, — медленно качая головой, ответил я по-русски, встречаясь ледяным взглядом с глазами комсомолки.
Слова давались мне с трудом, они казались лишними. Существовало другое, более простое решение. Но что-то удерживало меня от него.
— Это ты бросай, — выдавил из себя я. — Это твой единственный шанс остаться в живых.
Даже не знаю, сработали ли бы слова без зрительного контакта. Но в моих глазах она прочитала очень многое.
— Врешь! — с деланной бравадой, за которой легко проглядывался страх и отчаянная надежда, всхлипнула Юлька. — Ты все равно меня убьешь!
— Нет. И твои товарищи еще живы. Их еще можно спасти, если перевязать.
— Ты врешь! Я тебе не верю!
— Или так, или ты труп. Выбирай. Я считаю до трех.
— Да пошел ты!
— Раз.
— Я не верю тебе!
— Два.
— Постой!
С того момента, как комсомолка убрала ствол от виска пленницы, и Маричка вырвалась из ее рук, этот бой был окончен. Я не дал ей времени передумать — резко рванулся вперед, грубо оттолкнул прочь Маричку и двинул девчонку прикладом по голове.
— Не надо, пожалуйста! — рыдала она по-русски, совершенно утратив волю к сопротивлению. — Я не хотела ничего вам делать, меня заставили!
Маричка, едва-едва не распрощавшаяся с жизнью, заслуживала, должно быть, сейчас моего внимания или хотя бы доброго слова. Но моими действиями руководила «Валькирия», а не сентиментальность. Поэтому я даже не обратил на нее внимание. Заряда энергии в моей крови хватило ровно настолько, чтобы завершить все необходимое. Прежде всего — тщательно связать ноги и руки за спиной у плачущей Юльки, утратившей всю свою браваду и умоляющей не убивать ее, и затащить ее в заднюю часть внедорожника, на котором приехали комсомольцы, превращенную в клеть для арестантов. Затем — осмотреть салон внедорожника, вынуть ключ зажигания и убедиться, на всякий случай, что в салоне нет оружия, к которому даже теоретически можно дотянуться из-за решетки. После этого оставалось методично собрать все оружие, ценное снаряжение и средства связи комсомольцев.
Добыча оказалась добротной: два старых-добрых автомата системы Калашникова довоенного российского производства — АК-12 и АН-94 калибра 5,45 миллиметров, два почти столь же старых китайских 9-миллиметровых пистолета «тип-100», совсем проржавевший китайский помповый дробовик «тип 97-1», большое количество боеприпасов, подсумок с ручными гранатами, рюкзаки со снаряжением. Качество оружие и снаряжения было посредственным, евразийцы отдавали комсомольцам лишь все списанное и ненужное, но в данной ситуации жаловаться не приходилось.
Маричка, так и не произнесшая ни слова с того момента, как от ее головы отвели дуло пистолета, и находящаяся, по-видимому, в шоковом состоянии, отстраненно занималась в это время перевязкой раненых. Даже странно, что ей хватило на это выдержки в такой момент. Занимаясь своими делами, я слышал, как командир комсомольцев с простреленной голенью и второй раной в верхней части бедра постоянно стонал и матерился, а Петька — просто жалобно скулил.
— Я сделала, что могла, — услышал я голос Марички, когда заканчивал переупаковывать рюкзаки. — Один, у которого рана на лице, выглядит плохо.
Я безразлично покачал головой. Всех этих людей, безусловно, стоило убить. Я понятия не имел, почему мы возимся с ними.
— Оставь их, — буркнул я.
— Если оставить их так, их сожрут собаки, — прочитав, видимо, мои чувства по выражению на лице, прошептала Маричка.
— Тогда пристрели их, — пожал плечами я.
— Ты же решил взять с собой ту девушку, да? — Маричка кивнула в сторону джипа, где я запер Юльку.
Вообще-то я еще не думал об этом. Запер ее в клетке, чтобы исключить какие-либо неприятности. Но Маричка истолковала все по-своему.
— Так давай и этих с собой возьмем. Они же пленные. По нам не станут стрелять, если с нами будут пленные. Разве нет?
Я презрительно покачал головой. Наивно было полагать, что евразийцы станут церемониться ради спасения жизней троицы неудачников-комсомольцев. Их вряд ли остановил бы даже пленный кадровый офицер. Для кого для кого, а для евразийцев люди всегда были расходным материалом.
— Пожалуйста, — прошептала девушка, прочитав на моем лице колебание.
Даже не знаю, зачем я слушал ее. Но все же послушал. Остатков моих сил, временно данных «Валькирией» едва хватило на то, чтобы затащить двух стонущих и матерящихся раненых в клетку, где уже лежала Юлька. Закидывая туда второго, особенно дюжего, с кровоточащей раной на шее, я понял, что время на исходе.