Кажется, организм переборол отраву.
— Маричка-а-а! — позвал я ее уже громче.
Вновь подойдя к рюкзаку, я поднял автомат, по привычке вытащил из гнезда магазин, убедившись, что обойма полна. Верно, вчера у меня не было необходимости использовать его. Сняв оружие с предохранителя, вышел на улицу. Прихрамывая, обошел мельницу вокруг, убедившись, что ее нигде нет. Собирался было идти искать дальше, но вдруг понял, что не знаю, в какую сторону.
— Ничего. Она вернется, — буркнул я себе под нос, с непонятной убежденностью.
Пока ждал ее, внимательнее осмотрел наше укрытие. Недалеко от спального места обнаружил остатки костра. Угли все еще хранили на себе легкий запах мяса и почему-то горелой шерсти. От запаха к горлу подступила тошнота. «Валькирия» странно действовала на вкусовые рецепторы: иногда полностью атрофировала их, а иногда обостряла до такой степени, что малейший вкус или запах еды воспринимался настолько остро, что невозможно было заставить себя проглотить хоть кусок. По этой причине в наши наборы выдавали синтетические продовольственные пайки, не имеющие вкуса и запаха.
Совсем рядом с местом, где мы спали, лежала развороченная аптечка, мой индивидуальный медкомплект. После прошедшей ночи там не осталось больше ничего, что могло бы улучшить мое состояние, даже последней дозы «Валькирии» — бесценного сокровища, которое я был намерен беречь до самого последнего момента, пока не станет совсем уж невмоготу… но не сберег. Оставшись без нее, я ощутил пустоту и тревогу… и в то же время свободу.
Я еще раз настырнее порылся в обоих рюкзаках, но воды там так и не нашел. Переборов смешанные ощущения, отхлебнул из банки энергетик. Химический привкус жидкости, только претворяющейся, что содержит кофе, был мерзким, но я отхлебнул еще раз, и снова, пока опустевшая жестяная банка не сжалась у меня в руке. Чтобы занять себя чем-то, отложил автомат, сделал осторожную растяжку и разминку. Поприседал, попробовал отжиматься от пола.
Шаги я услышал издали. Сразу узнал их. Сердце в груди радостно забилось. Но почему-то я сделал вид, что ничего не заметил.
— О, Господи! — воскликнула Маричка, заходя на мельницу, и ее озабоченное лицо просияло искренней радостью. — Я шла сюда и гадала, жив ли ты еще! А ты решил заняться утренней физкультурой?!
Странно, но при появлении этой почти незнакомой мне девушки я ощутил в душе необычный подъем. В какой-то момент во мне даже шевельнулся странный порыв подойти к ней и обнять ее, прижать к груди. Но я замялся, не решился на это, запутался в несвойственных легионеру мыслях.
— Где ты была? — спросил я, и мой голос прозвучал строже, чем я хотел.
Она красноречиво тряхнула шлейками двух рюкзаков, которые тащила на плечах. Я вдруг обратил внимание, что вместо ее поношенной ночной сорочки на Маричке нормальная добротная одежда — коричневые ботинки-говнодавы, слегка коротковатые на нее армейские штаны из плотной ткани камуфляжной расцветки, водолазка болотного цвета с воротником под горло и маловатая на нее коричневая куртка из свиной кожи с красной «комсомольской» повязкой на рукаве. Я хорошо помнил, на ком я прежде видел такое снаряжение.
— Пришлось впору? — спросил я, кивнув на новую экипировку.
— Слегка маловато, — пожаловалась Маричка, и ее щеки покрыл легкий румянец. — Этой девчонке выдадут новое снаряжение, когда ее найдут. А я устала таскаться по холоду и под дождем в ночнушке и босиком…
— Да кто спорит?! — фыркнул я. — Я не о том беспокоюсь. Я так и не могу понять, куда и зачем ты…