— Она здесь вообще не причем. Я ее случайно встретил.
— Разберемся.
Не менее часа прошло в тягостном ожидании. За это время я передумал немало мыслей. Чувствовал я себя посредственно. Раны давали о себе знать все сильнее, начала болеть голова. Организм все более настойчиво напоминал, что ему давно пора получить новую дозу «Валькирии». Пока еще отсутствие препарата вызывало лишь нарастающую тревогу. Но я хорошо знал, что это вскоре изменится. У меня были сутки, может быть двое суток, прежде чем ломка станет физически невыносимой. И я ничего не мог с этим поделать. Найти препарат негде, заменить его нечем.
«Немедленно связаться со штабом», — прозвучал убежденный голос у меня в голове. — «Если казаки не убьют меня, то должны позволить воспользоваться связью. Я доложу о статусе операции, согласно инструкции, и меня вскоре заберут. Какие бы разбирательства меня там не ждали, мне, по крайней мере, дадут дозу».
«Ты не можешь вернуться к ним, Димитрис!» — вдруг запротестовал другой голос, который стал звучать все сильнее с того момента, как я встретил Маричку, и еще сильнее усилился после визита в Генераторное. — «Разве ты не видишь, во что они тебя превратили? Ты хочешь и дальше быть этим? Или ты хочешь освободиться?!»
«Я просто не выдержу. Резкий отказ от препарата чреват летальным исходом».
«Выдержишь! Ты несколько месяцев последовательно уменьшал дозу, ты уже почти готов соскочить. А даже если и нет — плевать! Ты не можешь позволить Чхону и дальше использовать тебя. Уж лучше умереть достойно!»
«Дело не в Чхоне. И не в «Валькирии». Не только в ней. Грядет война. Мне не убежать от нее. Я не могу, не хочу, не имею права. Я делал ужасные вещи, но я делал их ради благой цели, ради того, чтобы остановить страшное зло, которое надвигается на мир!»
«Не обманывай себя! Неужели ты правда веришь, что какая-либо цель может оправдать средства, которые Содружество применяет в этой войне?! Превращение собственных же солдат в зомби-наркоманов?! Убийство невиновных людей?!»
«Союз — хуже, чем Содружество. Намного хуже. Если даже я больше не хочу воевать «за», то я буду воевать «против». Третьей альтернативы нет, а из двух зол приходится выбирать меньшее».
«Зачем выбирать?! Зачем участвовать в этой проклятой войне?!»
«Потому что ничего больше у меня в жизни нет».
— Подъем! — из раздумий меня вывел казак, откинувший полог палатки. — Атаман ждет!
§ 68
На этот раз мне не завязали глаза, поэтому мои глаза, успевшие свыкнуться с темнотой, смогли разглядеть конвоиров. Их было трое, но друг от друга они не слишком отличались. Одеты были примерно так же, как те, которых мы встретили в Генераторном — старые камуфляжные штаны, вязаные свитера и грубые, заплатанные во многих местах куртки либо жилетки, явно давно нестиранные и покрытые пятнами. Все до единого были бородаты, лишь один был покрыт только легкой небритостью над губами, да и то лишь из-за своего юного возраста.
Казачья станица располагалась на участке железнодорожного тоннеля в скале, который уже много лет как завален с обеих сторон и соединен с вешним миром лишь прорытыми аборигенами ходами. Рельсы и шпалы давно были сняты и приспособлены для других целей, так что теперь пол тоннеля устилал лишь ровный щебень.
Вдоль стен находились ряды самодельных хижин, состоящих из картонных перегородок или просто старых простыней, одеял и шкур, завешивающих с разных сторон небольшие участочки земли. Помимо импровизированных жилищ, виднелись матрасы, койки и другие подстилки, на которых люди могли спать прямо на виду у всех. Многие в этот самый момент так и делали, и я мог слышать их сопение и храп.
Тоннель был погружен во тьму, если не считать нескольких свечей, горящих за полотняными перегородками. В дальнем конце тоннеля, у завала, я едва мог разглядеть контуры четырех больших брезентовых армейских палаток, рассчитанных, вероятно, человек на двадцать каждая. У входа в одну из палаток стоял деревянный стол, окруженный четырьмя стульями, каждый из которых представлял собой несколько связанных между собой автомобильных шин. На каждом из них сидело по казаку. Посмеиваясь и попивая что-то алкогольное, они играли в какую-то настольную игру.
— Ты по сторонам-то сильно не зыркай, — предостерегающе шепнул мне на ухо один из конвоиров.
— Да пусть себе смотрит! — насмешливо отозвался другой. — Если шпион, атаман все равно прикажет его к стенке поставить.
— А где Маричка? — спросил я.
— Вопросы потом будешь задавать.
Атаман, похоже, облюбовал себе отдельное помещение, примыкающее к тоннелю, находящееся за железной дверью в бетонной стене, которая, вероятно, вела ранее в техническое помещение, построенное еще до того, как казаки превратили это место в свою станицу. Перед дверью дежурил часовой — как и все остальные, бородатый, с «вечным» автоматом Калашникова со складывающимся железным прикладом. При приближении конвоиров часовой кивнул. Часовой смотрелся важно, держал прямую осанку, словно принадлежал к почетному караулу.