Поймав мой взгляд, Джером пояснил:
— Там дети были, и бабы, и стариканы — так мы их отпустили на все четыре стороны, кроме пары самых неадекватных. Я, Димон, не живодер какой-нибудь. Тебе может быть сложно это понять. Но у нас тут нет ни судей, ни прокуроров, ни полицейских, ни тюрем. У нас тут только одна справедливость — та, что ты сам сможешь установить. Вот я и установил, как умел. И, надо сказать, с того дня все эти странные исчезновения в округе прекратились.
— Я тебя не осуждаю, — вспомнив свое давешнее видение с матерью Марией, заверил я.
— Ну и отлично. Я тоже сплю спокойно, — кивнул Лайонелл, опрокинув чарку. — Так ты хотел знать, как я здесь старшим заделался? А так и заделался. Серый, кореш мой, с тех пор еще годик прожил. Чего не смогла сделать ни одна вражеская пуля, то сделала какая-то сраная болячка. Софья, врачиха наша, мастерица на все руки, но и она не все может. В общем, завещал мне Серый все свое хозяйство, вдовушка его, Ванда, вон на мне осталась — и отдал Богу душу в тишине и покое. Не так он себе это представлял. Да и я, честно сказать, тоже. Тяжело мне это далось: сидеть и смотреть, как он медленно гаснет. По мне, так лучше уж в доброй драке голову сложить. Но вышло, как вышло, прошлого не воротить. А народ-то что? Они к сильной руке привыкли, им новый атаман был нужен. Была пара кандидатов, казалось бы, попородистее, вон Беляк тот же хорохорился. Да и имечком своим ирландским я не вышел — тоже мне, казак Лайонелл. Ха-ха! Но меня люди хорошо запомнили за боевые заслуги, полюбился я им, по духу был близок, общался со всеми запросто, ничего из себя не строил, ну, ты меня знаешь — так что большинство свои голоса за меня отдали.
— У вас тут демократия? — удивился я.
— Так издавна повелось, атамана на вече избирают, всем людом. Как по мне — достойная традиция. Я не тиран какой-нибудь, чтобы против воли кем-то править. Да и не нужна мне особо эта власть. От нее только свободы меньше, а для меня дороже свободы ничего нету. После смерти Серого, честно сказать, вообще думал уйти отсюда, побродить по миру в одиночестве, повидать чего-то нового. Но люди просили остаться, и я не смог отказать. Прикипел я к этому месту, Димон, и привык чувствовать за каждого здесь ответственность. Даже и не знаю, смогу ли когда-то отсюда уйти.
§ 72
Некоторое время мы молчали, пережевывая соленья и свинину. Не знаю, было ли дело в крепком самогоне, или в чем другом, но рассказ Джерома произвел на меня глубокое впечатление, и я как-то совсем по-новому взглянул на человека по ту сторону стола. То был уже не своенравный хулиганистый пацан, какого я знал — то был настоящий мужик, ветеран многих войн, суровый лидер здешней общины, привыкший принимать непростые решения и жить с ними спокойно, не оглядываясь назад. В глазах Лайонелла я увидел огонек, какого не было ни у Беляка, ни у кого другого из казаков, которых я видел у костра, и теперь я явственно понимал, почему люди пошли за ним.
— Чего приуныл? — наполнив чары, переспросил Джером.
— Давай мне по половинке. А то сейчас так развезет, что язык повернуть не смогу.
— Ну смотри. Наша сивуха, чего уж там, непривычного к ней человека и взаправду может пластом положить! — хмыкнул он, наполняя рюмки. — Ну вот, знаешь ты теперь мою историю, Димка. Не больно-то она героическая, но уж какая есть. Вижу, о чем спросить хочешь. О Мей? Ну расскажу, чего уж там. Но только вначале хряпнем.