— Господи. Зачем же ты начал его принимать?
— У меня не было выбора. Никто у меня не спрашивал.
— Какой кошмар. Теперь я понимаю, почему ты не хочешь возвращаться к этим людям. И ты не должен, Димитрис. Мы придумаем, как помочь тебе!
— Ты очень добрая, Маричка, — горько усмехнулся я.
— Перестань! Я серьезно.
— Я тоже. Мне очень повезло, что я встретил тебя.
— Это мне повезло. Если бы не ты, я бы погибла.
— Если бы не я, твоя жизнь даже не оказалась бы в опасности.
Закусив губу, я в сердцах пробормотал:
— Все это так гадко, Маричка! Мне так дерьмово от того, что все это действительно работает! Ведь Джером ненавидит евразийцев и не хочет сотрудничать с ними именно благодаря этому! Как и десятки других людей вроде него! То, что мы делали, что Чхон заставлял нас делать — все это действительно помогает победить евразийцев в войне!
— Значит, ты считаешь, что это было правильно?
— Ни черта это не было правильно! Такие вещи не могут быть правильными! Просто не могут! Какими бы не были оправдания, какими бы не были результаты! Они не могут быть правильными просто потому, что иначе мы все вообще не достойны называться «людьми»!
Я почувствовал, как кулаки непроизвольно сжимаются, а на глаза невольно наворачиваются слезы. Маричка продолжала нежно поглаживать меня по руке.
— Я столько всего натворил, Маричка, — тихо прошептал я. — Господи, если ты есть, пожалуйста, прости меня. Простите меня все. Все, кто больше не ходит по земле, не говорит, не дышит из-за меня. Все те, кого я даже не помню!
— Димитрис, пожалуйста, успокойся…
— Я убивал детей, Маричка, — проскрежетал я сквозь зубы, не в силах сдержать слезы отчаяния и ненависти к себе. — Я убивал ни в чем не повинных детей.
— Нет. Ты не мог.
— Я сделал это. Тогда, в пустыне. Я убил одного человека вместе со всей его семьёй.
— Нет! — решительно возразила Маричка. — Ты уже говорил это. Тогда, ночью, в бреду. Но это неправда. Это был не ты. Ты бы никогда этого не сделал. Ты — хороший. Ты похож на свою маму.
— Не говори так. Я совсем на нее не похож!
— Похож, Димитрис. Очень похож, — ласково шептала она.
— Зачем ты осталась со мной, Маричка? Кто я тебе такой?
Она не ответила, лишь продолжала тихо гладить меня по руке.
— Я не хочу засыпать. Давай просто поговорим о чем-то, хорошо?
— Да, конечно.
— Тебе нужно лечиться, ты знаешь? Софья сказала мне.
— Она дала мне отвар, он замечательно помог.
— Нет-нет, тебе нужно настоящее лечение. Тебе нужно в настоящую больницу, где есть оборудование. Ты ведь сама знаешь это, правда?
— Не беспокойся обо мне. Кто я для тебя?
— Не говори так.
— Ты же говорил так только что о себе.
Какое-то время мы лежали молча, в темноте, слушая дыхание друг друга. Дыхание Марички было тревожным, прерывистым, в нем чувствовались хрипы. Не знаю, почему, но даже сейчас, на грани пропасти, которая вот-вот грозит мне самому, мне было совершенно не все равно, что будет с ней.
— И правда, кто мы друг другу? — задумчиво прошептал я. — Если бы мы не встретились совершенно случайно, если бы мне приказали отправиться в какую-то другую деревню, то мы бы никогда не встретились, не вспоминали бы друг о друге.
— Ты веришь, что все в этом мире происходит случайно?
— Да, наверное. А ты веришь в судьбу?
— Наверное. Мне хочется верить. В Бога, в судьбу. А иначе зачем все это?
— Что — «это»?
— Все. Зачем мы живем, любим, рожаем детей? Зачем боремся за выживание, пытаемся продлить эту жизнь хоть на миг? Зачем все время ищем что-то и кого-то? Неужели мы просто бессмысленно барахтаемся, как букашки, движимые своими примитивными инстинктами? Нет, я не хочу в это верить.
— Значит, это судьба свела нас? — печально переспросил я. — Вот уж не знаю, зачем ей это. Прощальный подарок? Насмешка? Мы ведь не можем помочь друг другу.
— Мы уже помогли друг другу, — ласково прошептала она.
Некоторое время в палатке царило молчание.
— У меня был человек, которого я любила, — тихо произнесла она. — Я называла его своим мужем. Мы не венчались, не праздновали свадьбу, но мы искренне поклялись друг другу любить и быть верными. И это значило для нас в тысячу раз больше чем все обряды вместе взятые. Ты любил когда-нибудь, Димитрис? Любил по-настоящему?
— Нет. Наверное, нет, — признался я. — У меня были девушки, но не думаю, что то была любовь.
— Я надеюсь, что когда-то ты ощутишь то же, что ощущала тогда я. Потому что один день, один миг с этим чувством стоит целой жизни. Я никак не ожидала, что такие сильные и прекрасные чувства могут существовать в том жестоком мире, в котором я жила. Мы любили друг друга всем сердцем, всему миру вопреки. И одной лишь этой любви было достаточно, чтобы мы были счастливы.