— Этого не может быть. Наша военная доктрина…
— Да какая к чертям доктрина?! Ты видел, что происходит наверху?! Черт возьми, нет больше никакой «Холодной решительности». Есть тотальная война!
— Это невозможно, — упрямо помотал головой я.
— Братишка, это реально происходит! — возбужденно заходив по помещению, дрожащим голосом воскликнул Джером. — Даже я такого не ждал! Настоящая война началась!
Изображение еще несколько раз в агонии мигнуло, пытаясь вернуть на экран картинку теленовостей, но сгинуло, уступив место сплошным помехам.
— Все, хана спутнику, — цокнул языком Беляк, тоже возбужденно приподнимаясь. — Так и тогда было, мне отец рассказывал. ЭМИ. Гражданские спутники сгорают первыми.
— Черт возьми! — ошарашенно пробормотал я. — Но ведь…
— Знаю, браток! Никто не ожидал! — воскликнул Джером с искренним восхищением. — Черт возьми, да это просто гениально! Евразийцы никогда бы не распоясались бы настолько, если бы не решили, что ваш Протектор мертв. Он убедил их в том, что наступил оптимальный момент для нападения… а сам затаился и только и ждал, чтобы шандарахнуть их исподтишка! Вот это да!
— Я смотрю, Четвертая мировая приводит тебя в дикий восторг! — не в силах вынести его реакции, процедил сквозь зубы я.
— А почему бы и нет?! — воскликнул кто-то из казаков.
— Евразийцам давно пора было пообламывать зубы! Слишком много задумали откусить, гаденыши хреновы! — с таким же запалом поддержал его Борек.
— И это наш шанс! — выкрикнул Беляк, вопросительно посмотрев на атамана. — Мужики готовы, все до единого! Только дай команду, пан атаман —…
— Вот тебе команда! — с азартом выкрикнул Джером. — Давай, иди, живо, поднимай всех! Но ничего не делать без моего приказа!
Повернувшись ко мне, атаман уже без дружеских жестов, коротко, по-деловому, рубанул:
— Видишь, грека, шутки кончились! Давай-ка, связывайся со своим штабом! Можешь прямо отсюда, теперь уже не до конспирации, евразийцам все равно не до нас! Видел, как в Доробанцу бахнуло?! Нет больше никакой ГЭС, вся Олтеница осталась без электричества. Не удивлюсь, если ваши уже там высадились.
Я замер в нерешительности. Вдруг вспомнил о чем-то важном.
— Где Маричка? — оглянувшись, переспросил я. — Она шла за мной, когда…
— Эй! Не о чем тебе больше думать, кроме как о девках?! — прикрикнул на меня Джером, с размаху хлопнув по плечу. — Давай, брателло! Ты сейчас нам нужен! Скажи своим, что мы с ними, ты понял?! Скажи им, что нам нужно оружие, убеди их, Димон!
Буркнув в ответ что-то нечленораздельное, я протиснулся мимо возбужденных казачьих командиров и выскользнул из помещения наружу. Под сводами старого железнодорожного тоннеля раздавался заливистый свист и крики, которыми есаул Беляк поднимал на ноги своих людей. В подземном городке, в каждой хижине, одна за другой загорались свечи. Нырнув в образовавшуюся в тоннеле толчею, в которой меня несколько раз толкнули плечами и локтями и один раз крепко обматерили, я с трудом протиснулся к нашей с Маричкой палатке. Палатка оказалась пуста.
— Маричка! — громко выкрикнул я. — Маричка, ты где?!
Отойдя от палатки, я вновь слился с толпой, судорожно высматривая среди суетящихся лиц хоть одно знакомое. В ушах по прежнему звенело эхо свистка во рту Беляка. Голова начинала сильно болеть — действие таблетки, которую мне дала Софья, проходило. Времени у меня оставалось мало.
— Эй! — я остановил на бегу молодого казака, что вел меня от старой избушки в станицу.
— Чего тебе?! Мне на дежурство надо! — заорал тот на меня.
— Где девушка?! Девушка, что со мной была, где?!
— Откуда я знаю?! Сам свою бабу ищи!
Я потолкался в толпе еще минут пять, но так ее и не нашел. С трудом пробрался к выходу из станицы, но вместо одного скучающего часового застал там целый отряд. Казаки курили, оживленно переговаривались и возбужденно прислушивались к шуму снаружи.
— Вы девушку не видели?! Девушку, что со мной выходила?! — беспомощно оглядываясь на часовых, которым не было до меня дела, выспрашивал я. — Ну не могли вы ее не заметить! Девушка, черненькая такая! Ну хоть кто-нибудь!
— Чернявая-то? Так как ей было выходить, коли она не заходила? — донесся у меня за спиной чей-то спокойный, неторопливый голос.