Он посмотрел на меня, и прямо поведал:
— Сильные мира сего не станут пачкать о тебя руки. Ты для этого всё же недостаточно существенная величина, и при этом слишком заметная. О таких, как ты, принято говорить, без обид: «как навозный жук — раздавить несложно, но больше будет вони, чем толку». Так что они, скорее всего, позволят тебе дальше жить так, как ты, я полагаю, и рассчитывал.
Сделав паузу, он добавил:
— Но ты не можешь не понимать, что тебе грозит реальная опасность со стороны тех, против кого ты прямо бросил обвинения. А это люди крайне опасные. И их может не смутить публичное внимание к твоей персоне. Заткнуть тебя раньше, чем ты попадешь в руки к эсбэшникам и те склеят из твоих воспоминаний официальные обвинения — для них это может быть вопросом жизни и смерти.
— Я понимаю, — вынужден был признать я
— И что ты предлагаешь делать? Куда податься?! — взволнованно обратилась к отцу Лаура.
— Чем дальше, тем лучше, — без обиняков ответил тот. — В глухомань. Куда-нибудь на пустоши, где нет средств связи. В пещеру, куда нельзя заглянуть со спутника. Я так понимаю, Димитрис обучен выживать в таких условиях.
— И это все, что ты можешь нам предложить?! — вытаращила глаза его дочь.
— Это лучшее, что я могу посоветовать Димитрису, — сухо ответил он, и, переведя взгляд на нее, добавил: — Что до тебя, Лори — твоя жизнь, к счастью, вне опасности. Ты этим людям дорогу не переходила.
Его дочь недоуменно нахмурилась. Не поняв или сделав вид, что не понял ее взгляда, ее отец продолжил:
— Но все же и тебе необходимо соблюдать осторожность. Тебе не стоит какое-то время возвращаться в Австралию, что бы там не говорила твоя мать — ты слишком сильно разозлила эсбэшников. Нужно затаиться, пока политический кризис не минует. Не беспокойся насчет этого. Я возьму это на себя. Я организую тебе надежное убежище и выделю постоянную охрану.
— О чем ты говоришь, папа? Ты правда думаешь, что я брошу Димитриса?! — воскликнула она.
— Лаура, так, наверное, будет лучше, — подал голос я.
— Да замолчи! Вы оба что, совсем спятили?! За кого вы меня держите?! — возмущенно сверкнула она глазами. — Неужели ты и правда думаешь, Дима, что я соглашусь сидеть в каком-нибудь уютном домике, попивая винишко, пока ты бродишь по пустошам, оглядываясь через плечо, и ждешь, когда убийцы тебя настигнут?!
— Я не собираюсь на пустоши, — решительно покачал головой я. — Эти ублюдки не дождутся, чтобы я от них прятался.
— Каков же твой план? — невинно полюбопытствовал Фламини.
— При всем уважении, сенатор — вам и особенно вашим союзникам это знать необязательно.
— Папа, Дима — прекратите паясничать друг с другом! Этот разговор — ни о чём!
Она перевела горящий взгляд на отца.
— Если ты думаешь, пап, что тебе удастся разделить нас — не надейся! Ты, кажется, все никак не желаешь понять этого, так что я еще раз поясняю: у нас с ним — одна судьба. Не перебивай меня, Дима! Когда ты говоришь Димитрису податься в пещеру на пустоши, имей в виду, пап, — ты и своей собственной дочери советуешь то же самое! Когда ты объявляешь Димитрису, что по его следу могут идти наемные убийцы, и его жизнь в опасности, то знай — значит, они идут и по моему следу, и моя жизнь тоже в опасности! Если ты намерен защитить меня — то ты должен защитить и его! И никак иначе быть просто не может!
Странное выражение было в этот момент в глазах у сенатора Робера Фламини. Он смотрел на свою дочь с искренней теплотой и любовью. Но в то же время было в них и что-то еще. Какая-то неискренность и в то же время смущение, происхождение которых мне сложно было объяснить.
— Ну ладно, — сделав завершающий глоток арманьяка и тяжело вздохнув, произнёс он после долгой паузы, и его голос вновь сделался бодрым и решительным. — Я понял тебя, милая. Успокойся. Я обещаю, что подумаю, как выйти из этой ситуации. Подключу кое-какие каналы. Возможно, сделаю несколько звонков прямо сейчас. Договорились?
— Конечно, пап, — кивнула его дочь с благодарностью. — Я знала, что ты что-то придумаешь.
Сенатор сдержанно кивнул, мол, не за что благодарить.
— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? И что твоя безопасность для меня — важнее всего?
— Конечно же, я знаю это, пап, — слегка удивленная таким вопросом, спросила она. — Прости, что я была с тобой груба. Просто я очень нервничаю и боюсь.
— Не стоит, любимая. Из любой ситуации есть выход.
На моих глазах они поднялись — и сенатор крепко обнял свою дочь. Положив лицо ему на плечо, она прикрыла глаза, как всегда делает дочь, зная, что папа защитит его. А вот лицо сенатора, которое она в этот момент не видела, выглядело обеспокоенным. Его глаза на секунду пересеклись с моими, и я тут же отвел взгляд, сочтя, что мне неуместно пялиться на эту трогательную семейную сцену.