В глазах у меня двоилось, но я все же успел увидеть, как десятки гостей, соревнуясь друг с другом в истошных воплях, в панике вскакивают из-за столиков и разбегаются кто куда. В челноке сработали подушки безопасности. Прижатый одной из них не то к сиденью, не то к потолку, я мог лишь молча наблюдать, как челнок сносит белый рояль, из-за которого лишь чудом успел удрать пианист, разбрасывает, словно кегли, с полдюжины столиков, комкая скатерти и разбивая вдребезги посуду, и, царапая днищем пол платформы, неумолимо приближается к парапету.
— А-а-а! — крикнул я бессильно, осознав, что машина не успевает замедлиться.
Миг спустя челнок на остаточной скорости протаранил и продавил защитный парапет. С секунду он балансировал на краю. Но чуда, как в кино, не произошло. Центр тяжести переместился на переднюю часть — и челнок сиганул в пропасть. Расширившимися от ужаса глазами мне оставалось лишь смотреть, как с нарастающей скоростью приближаются огни ночного Сент-Этьене.
До земли оставалось лететь по меньшей мере восемьсот футов, и челноку, безусловно, предстояло расшибиться в лепешку. У меня уже не осталось сил на крики, и я молча наблюдал за приближающимися крышами домов и улицами, сцепив зубы от напряжения.
Ускорение свободного падения давало нам всего несколько секунд до гибели — но за это время бортовые системы все же успели перезагрузиться, и аварийный протокол вновь заработал. С громким хлопком над челноком взмыл парашют, а со стороны днища с ревом заработали аварийные тормозные двигатели. Толчок и последовавшая за этим перегрузка были такими, что глаза едва не вылезли у меня из орбит. Лишь выносливости своего организма, привыкшего уже ко всему, я был обязан тем, что все еще не вырубился — и мог наблюдать, как челнок, замедленный аварийными мерами до скорости, при которой мы имели шансы не разбиться всмятку, стремительно несся вниз. Его несло к крышам элитных таунхаусов, ограждённых высокими заборами и превращенных в участки с полями для гольфа, лужайками, садами и бассейнами, дополнительно укрытые от солнца собственным озоногенератором.
Я успел увидеть, как абсолютно голая женщина в панике выскакивает из кристально чистого бассейна, а голый мужчина, еще секунду назад вальяжно державший ее в объятиях — таращится на падающий с неба челнок, разинув рот — прежде чем последовал новый удар, от которого в глазах потемнело. Протаранив несколько кустов и сбив невысокую яблоньку, челнок проделал глубокую борозду, зарываясь своим искореженным носом в газон, прежде чем наконец замереть в паре ярдов от края бассейна, оглашая некогда идиллически-спокойную вечернюю атмосферу в этом оазисе для богачей жалобным скулением аварийного звукового сигнала.
Когда движение наконец прекратилось, мне понадобилось какое-то время, чтобы поверить, что я все еще жив. Где-то на соседних участках в это время лаяли взбудораженные собаки.
— Позвони 911! — в панике кричала с французским акцентом женщина, только что выскочившая из бассейна, уже успевшая прикрыться полотенцем. — Там же может быть кто-то живой!
Я инертно распластался там, куда меня прижали подушки безопасности — где-то между сиденьем и потолком. Все тело болело так, как будто целая бейсбольная команда, не жалея сил, избила меня битами. Я не был уверен, смогу ли вообще двигаться, если выберусь из салона. Но рука все-таки смогла каким-то чудом на ощупь дотянуться до дверной ручки и несколько раз дернул ее, пока та не поддалась.
Перед глазами изумленного мужика, все еще сидящего в бассейне около своей виллы, и его не менее изумленной спутницы, я вывалился из салона искореженного челнока на их газон, словно тряпичная кукла. Первый же судорожный вдох вызвал приступ кашля, и я сплюнул на газон сгустком крови — должно быть, из-за прикушенной щеки или выбитых зубов.
— Oh, mon Dieu! — вскричала женщина, прикрыв рот рукой. — Monsieur, вы в порядке?!
— Обладеть, — только и смог промолвить ее спутник, таращась на меня из бассейна.
Делая один глубокий жадный вдох за другим, я отполз по газону от машины на несколько ярдов, с каждым мигом убеждаясь, что полученные при падении повреждения, как бы это не было удивительно, по-видимому, не критичны — по крайней мере, тело продолжает слушаться приказов мозга.
— О, Боже, — промычал я бессильно, переворачиваясь на спину и уставившись в звездное небо.
— Приятель, ты как?! Помощь нужна?! — спросил у меня мужик из бассейна.
— Конечно же ему нужна помощь, imbécile! — разошлась его картавая спутница.