— Или говорит, что пережил! — вставил Свифт неприязненно. — Какая может быть вера к наемнику, наркоману и убийце, запятнавшему честь мундира офицера полиции?!
— Как же вы быстро развесили ярлыки. А я вот, еще один присутствующий в студии полицейский с более чем 30-летним стажем, имеющий не меньше наград, чем вы, не собираюсь выражать свой «стыд» по поводу того, что Димитрис был моим коллегой и учеником. Этот человек добросовестно выполнял свой долг на улицах города, отстаивал честь нашей полиции и нашего города на Олимпиаде. Он не заслуживает таких слов в свой адрес.
— Ага. Ну конечно! Это же ты, Морж, выдавал ему диплом! А теперь защищаешь! — отмахнулся от него Свифт.
— Скажу больше, — не обратив на него внимания, упрямо продолжил Морж. — Не должен быть забытым еще один честный полицейский, чье имя вчера было упомянуто — сержант Бен МакБрайд, которого лично госпожа мэр посмертно представила в офицеры Ордена Австралии, и который оставил после себя безутешную вдову и сына, которые сейчас, возможно, слышат нас. Вчера мы с вами услышали имена его вероятных убийц. Димитрис Войцеховский пытался донести эти имена СБС — но те не захотели его слышать. И после этого вы хотите, чтобы он верил им?
Мей тяжело вздохнула и жестом слегка приглушила звук телеэфира.
— О тебе много говорят, — подытожила она, разливая по чашечкам чай.
— Да, я заметил, — кивнул я.
Я никак не мог решить, с чего лучше начать разговор, который нам, безусловно, предстоял. Так что она мягко повела его вперед первой.
— Со стороны может показаться, что у тебя много друзей, — кивнув в сторону телеэкрана, заметила она. — Но я бы на твоем месте не обольщалась. Как показали последние события, друзья не слишком преуспели в том, чтобы защитить тебя. Или оказались на проверку не друзьями вовсе. Так что твои враги требуют к себе сейчас гораздо большего внимания.
Я вздохнул. Мое положение заслуживало того, чтобы поговорить о нем. Но говорить о нем по душам с человеком, в личности и тем более намерениях которого у меня не было уверенности, не казалось хорошей идеей. Решив, что здесь требуется откровенность, я сделал глоток чая и изрек:
— Мне кажется, есть довольно много вещей, которые стоит прояснить, прежде чем говорить о моих проблемах.
— Ты, безусловно, прав, — не стала спорить она, позволив мне задавать вопросы.
— Для начала — что это вообще за место?
— Это здание торгового представительства Евразийского Союза, в северной части Сент-Этьена. К нему не вполне применимы стандарты дипломатической собственности. Но подписанный договор с администрацией СЭЗ не позволяет никому входить сюда без нашего согласия. Так что я рискнула бы назвать это место самым безопасным для тебя на много тысяч миль вокруг.
— Довольно громкое заявление, — не вполне убежденно хмыкнул я.
— Я далека от того, чтобы обижаться на твое недоверие, Димитрис. В сложившейся ситуации оно более чем естественно. И исправить это может лишь откровенность. К ней я вполне готова.
Я вздохнул.
— Последний раз я слышал о тебе от Джерома в мае 90-ого, — наконец изрек я.
— Знаю.
Я запоздало подумал, что она, как и все, кто видел шоу Барри Гоффмана, знала о моих похождениях на Балканах в 90-ом. Весь Евразийский Союз (а на его территории шоу с недавних пор тоже транслировалось) теперь знал, что я — один из тех самых «оборотней», которые убивали ни в чем не повинных людей и жгли деревни, выдавая себя за евразийских карателей. Сложно даже представить, сколько высших мер наказания мне полагалось за это согласно их законам.
И при этом я здесь, в их представительстве, пью чай?! Это просто не укладывалось в голове. Тяжело вздохнув и заставив себя отодвинуть подальше предубеждения, которые взращивались во мне всю жизнь, я изрек:
— Послушай, Мей. Давай начнем с того, что я не такой уж узколобый идиот, ОК? Учитывая, сколь разными путями шли наши жизни в последние двадцать лет, я прекрасно понимаю, что мы смотрим сейчас на мир под совсем разными углами. И твой взгляд тоже может иметь право на жизнь…
— Ты всегда был человеком с широкими взглядами, Дима, я это хорошо помню, — кивнула она, посмотрев на меня с искренней симпатией. — Мы оба выросли в обществе, находящемся в плену определенных стереотипов. И это не могло не наложить на нас обоих отпечаток. Но желание разобраться в истинной картине мира всегда было в нас сильнее, чем желание закрыться от всего чуждого в своей ракушке. В этом был секрет того, почему я находила с тобой общий язык намного проще, чем, например, с Джерри. Как он, между прочим?