— Протектор не имеет отношения к происходящему, — твердо произнесла она с фанатичным огнем в глазах. — Дело даже не в том, что мы все о нем знаем, не в его заслугах перед человечеством. Я видела его глаза, Димитрис. Лично, когда он вручал мне медаль Почета. В этих глазах горел свет истины. Можешь насмехаться, если я скажу, что он избран, что он святой. Но я верю в это. Верю в него.
На лице прокурора была написана непоколебимая решительность.
— Протектор приказал провести объективное расследование. И я его проведу. Мне все равно, как много высокопоставленных чиновников не заинтересованы в этом и по каким причинам. Я вычищу эти Авгиевы конюшни, какими бы необъятными они ни казались. Никто и никогда мне не «заткнет рот» — разве что решит переступить через мой труп.
Я посмотрел на нее задумчиво.
— Ты сама должна понимать, Миллер, что я не разделяю твоей веры — ни в Бога, ни в мессианство Патриджа, который вручил тебе красивую медальку за то, что ты послушно отправила в тюрьму сотни инакомыслящих. Мы вообще мало в чем похожи в наших взглядах на жизнь.
— Я этого и не отрицаю. И я не мировоззренческую дискуссию с тобой сейчас веду. Я всегда была и остаюсь защитницей государственных устоев. Всегда ставила и буду ставить во главу угла интересы безопасности человечества. Но это не значит, что я не сознаю опасности коррупции, которая может разъесть государство изнутри быстрее, чем его уничтожат внешние враги. Что бы ни было на уме у Лоусона, не похоже, что он в первую очередь печется об общественном благе. И я намерена понять, что за этим стоит.
— Что ж, если ты искренне веришь в то, что говоришь — а я, каким бы глупым ребячеством это не казалось, почему-то допускаю, что это может быть так — то в этом отношении наши интересы совпадают.
— Наверное, это определение достаточно верно.
— Что ж, тогда в этом я желаю тебе удачи. Жаль, что я вряд ли уже узнаю, чем эта история окончилась.
Миллер еще раз оглянулась в сторону, в которой должен был находиться тюремщик из G-3, и, склонившись еще ближе к решетке, так что я, при желании, уже мог бы ухватить ее за шею и придушить, прошептала:
— Я сообщу Фламини о приговоре. Анонимно, конечно — иначе она заподозрит какой-то подвох. Подскажу пару лазеек, с помощью которых можно подать от твоего имени апелляцию. Не уверена, хватит ли у этой фифы опыта и мозгов, чтобы сделать все как следует. Но если она привлечет к этому своего ментора Жерара, и если старик еще окончательно не впал в маразм — он подготовит апелляцию как надо.
Я хотел съязвить на тему того, что имею массу доверия к непредвзятости и объективности апелляционного суда. Но упоминание Лауры задело в моей душе какие-то струны, о которых я, ужесточившись за 3 месяца изоляции, успел уже позабыть.
— Как она? — не удержался я от мучавшего меня все это время вопроса.
— Фламини? — скривила губы Миллер, но ответила. — Она на свободе. Где-то за пределами Содружества. Активно вовлечена в шумную, но совершенно бесполезную кампанию по твоему освобождению.
— Кампанию по моему освобождению? — недоверчиво переспросил я.
Миллер вздохнула и, еще раз оглянувшись, прошептала:
— Цель твоей изоляции была в том, чтобы создать у тебя ощущение одиночества, подорвать твой дух. И я вижу, что эта тактика, как всегда, принесла свои плоды — несмотря на внешнюю браваду, у тебя в душе царит уныние. Но на самом деле у тебя намного больше сочувствующих, чем ты думаешь, хотя большинство из них не более чем эксплуатируют твое имя в своих корыстных целях. Так вот, этот шум немало досаждает Лоусону. Когда в оппозиции узнают, что тебя отправили в «Чистилище», то не преминут использовать это, чтобы еще больше подогреть страсти вокруг тебя. А если так — может быть, на Лоусона надавит высшее руководство, и он согласится на то, чтобы хотя бы на время апелляции перевести тебя в другое место заключения.
Я скривился, показав весь свой скептицизм относительно реальности такой перспективы.
— Я лично буду способствовать этому, как могу. Ведь без твоих показаний это дело будет гораздо проще замять. «Нет человека — нет проблемы», это сталинское правило до сих пор актуально. Тебе нужно продержаться месяц-два. Может быть, три.
Я неопределенно пожал плечами. Говорили, что «Чистилище» способно удивить даже тех, кто думал, что уже видел все. Но я удивлюсь, если окажется, что бывают места хуже, чем Грей-Айленд.