Я покачал головой, не в силах выразить словами впечатление от услышанного.
— В Сиднее все еще неспокойно, — продолжила Лори. — Многие сторонники Сопротивления не могут смириться с правдой о своей организации и своем несуществующем лидере. Устраивают беспорядки, называя доклад Миллер фальсификацией. Но, я уверен, скоро все стихнет.
— Что с Клаудией?
— Я не знаю, Дима. О ней ничего не слышно. Сейчас говорят о возможной амнистии тех членов Сопротивления, кто не ответственен за теракты и убийства. Но это будет долгая история.
Я понимающе кивнул.
— Как насчет Мишки?
— Твой пес сейчас у меня в квартире. Здесь, в Турине.
— Это теперь — наш пес.
— Да уж, — усмехнулась Лори. — Кажется, он стал еще более здоровенным, чем был. Миро определенно не жалел на него продуктов. Я заметила, что ему нелегко было расстаться с Мишкой. Но врачи говорят, что Элли с ее больными легкими лучше держаться подальше от этого мохнатого блохосборника.
— Я по нему соскучился.
— Мне категорически не позволили притащить его к тебе в палату, — улыбнулась Лори, вновь погладив меня по голове. — Дима, пожалуйста, ни о чем и ни о ком не беспокойся. Насчет Джерри, Миро, Рины и их семей, я проконтролировала — у них все хорошо, есть все необходимое, и они под надежной защитой.
— Спасибо тебе, Лори.
— Не вздумай благодарить меня за то, что я забочусь о людях, которые вместе с тобой спасли мою жизнь, жизнь моего отца, а заодно и весь этот чертов мир.
Я покачал головой.
— Насчет мира — я не до конца уверен, — признался я.
— Дима, о чем ты говоришь? Ты что, до сих пор не понимаешь? Это все ты. Все, что ты сейчас видишь на экране — твоих рук дело. Это ты раздобыл записи Рамади и отправил их Миллер, а она — опубликовала их, первой бросив обвинение в создании Сопротивления против Патриджа. Это ты спас моего отца и других лидеров оппозиции. Если бы не ты…
— Нет, Лори, — покачал головой я. — Я не переоцениваю настолько сильно свою роль в истории.
— Это не важно, Дима. Переломил ли ты ход событий, или был на гребне событий, предначертанных судьбой и логикой истории. Так или иначе — все это случилось.
Я вздохнул. Впервые мне удалось хотя бы мельком все осмыслить.
— Что — «случилось»? — проворчал я. — Патриджа вежливо попросили уйти и проводили поклоном, простив ему «мелкие шалости» вроде создания Сопротивления и военных преступлений? Консорциум сделал вид, что немного потеснился?
Лаура вздохнула.
— Дима, я отлично знаю, что ты — гораздо более умный человек, чем пытаешься показать. То, что случилось в эти дни — величайший сдвиг, величайшая победа для всего человечества за последние сорок лет. Это так невероятно, что никто до сих пор не может поверить.
Я неопределенно покачал головой, не то нехотя соглашаясь, не то возражая.
— А что евразийцы?
— Бингвен Фэн уже выразил поддержку «невероятно мудрому решению по урегулированию кризиса в Содружестве наций» и готовность «сотрудничать с новыми властями Содружества в качественно новом формате». Эксперты уже заговорили о грядущей консолидации человечества, о Мировом государстве…
— Ну-ну. А о розовых единорогах и фениксах они не заговорили? — прыснул я.
— С каких это пор ты стал таким скептиком, Димитрис?
— Все это не важно, Лори. В смысле — важно, конечно. Но у меня есть более важный вопрос.
Я перевел подозрительный взгляд на экран, где продолжали транслировать неоправданно радужные картины рукопожатий, девичьих улыбок и охапок цветов, которые бросали под ноги марширующих по улицам Сиднея солдатам.
— Где Чхон? — мрачно спросил я.
§ 51
Сенатор Робер Фламини быстро оправился от пережитого. Ничто в его умном скуластом лице и безукоризненной одежде не выдавало того взъерошенного и перепуганного человека, которого я всего трое суток назад за шкирку выволок из помещения, где через секунду после этого прогремел взрыв, и предохранил своим телом от падения с двадцатифутовой высоты.
Роберт Ленц был чем-то похож на сенатора. Разве что, как всегда, более улыбчив. За годы, которые мы не виделись, он заметно постарел. Однако дряхлым я бы его не назвал. Он давно уже вошел по своему уровню достатка в когорту счастливчиков, которые в конце XXI века при толике удачи могут прожить сотню лет, и более.
Странно было видеть такую публику в моей скромной больничной палате.
— Лори, как ты смотришь на то, чтобы?.. — сделал попытку сенатор, вежливо глянув на живот своей дочери с намеком на то, что ей не стоит волноваться.