Татарин замолчал, глядя виновато и продолжая улыбаться:
— Днем сплю, ночью не сплю, жду — Владимир Иванович позвонит: «Наиль, заряжай!»
4Неподвижно и молча сидел Печенкин рядом с Гелей, и рука его лежала на ее колене. Геля молчала. Глаза ее были закрыты.
— Это твоя лучшая песня, — убежденно проговорил Печенкин.
Она открыла глаза, иронично улыбнулась:
— Ты говоришь так после каждой моей новой песни.
Владимир Иванович не услышал.
— Гель, скажи, а почему ты не в рифму сочиняешь? — заинтересованно спросил он.
Геля наморщила лоб:
— Потому, что в рифму пишут все.
Печенкин кивнул, поняв.
Геля улыбнулась и, ласково посмотрев на него, спросила:
— Ты лучше скажи: как Илья?
Владимир Иванович оторвал от ее колена руку и показал свой большой палец.
— Я рада. Я очень рада, — сказала она.
— Латынь выучил, — похвастался Печенкин.
— Я рада. Я очень рада, — повторила она.
Он вернул руку на место, и они снова замолчали.
— Гель, а маленький человек — это образ или конкретно? — поинтересовался Печенкин.
— Образ… Или конкретно, — погрустнев вдруг, повторила Геля и хотела подняться, но Печенкин не позволил ей это сделать — может быть, неожиданно и для самого себя опрокинул женщину на тахту.
Она беззвучно, но отчаянно сопротивлялась; Владимир Иванович вдруг вскрикнул, вскочил на ноги, стал трясти рукой и, морщась от боли, дуть на укушенный палец. Это, кстати, был тот самый палец, который он только что показывал.
— Бешеная, — прошипел Печенкин.
— Чикатило! — парировала Геля и резко поднялась. Застегивая ковбойку на груди, стала что — то искать в стенном шкафу.
— А если б я закричал? Охрана за дверью! — продолжал возмущаться Владимир Иванович.
— Тогда б меня застрелили, — пожала плечами Геля, подходя к нему с бинтом в руке.
— Бешеная, — повторил он, наблюдая, как она забинтовывает его палец, и успокаиваясь.
— Сделай укол, — примиряюще пошутила Геля и прибавила почти ласково: — Чикатило…
— Просто я соскучился, — объяснил Печенкин.
— Приезжай чаще, — предложила она.
— Приезжай чаще?! — взорвался вдруг он. — Еду к тебе и не знаю, дома ты или нет. Позвонить даже не могу! Говорю — возьми мобилку!
С насмешливым чувством превосходства в глазах Геля помотала головой, отказываясь. Печенкина это еще больше разозлило, он вырвал руку, размотал бинт, бросил его на пол и закричал:
— Живешь в хрущевке!.. На работу каждый день!.. На троллейбусе!.. Сорок лоботрясов!.. За три копейки!..
— Что ж, не всем учиться в Швейцарии, кому — то приходится в Придонске! — язвительно парировала Геля.
— Нормальные люди так не живут! — выкрикнул Печенкин.
— Нормальные люди только так и живут! — прокричала в ответ она.
— По — твоему, нормальные — бедные?
— А по — твоему — богатые?
— Конечно, богатые! Нормальные — богатые!
— Нормальные — интеллигентные!
Печенкин саркастически захохотал:
— Интеллигентные? Что за звери такие? Все говорят, никто не видел.
— Ну почему не видел? — не согласилась Геля. — Видел. Видели. Я видела.
— Это какие такие — интеллигентные? Которые сами ни черта не делают и другим делать не дают? Тот, кто пашет как трактор, вкалывает по шестнадцать часов, тот, значит, бандит и вор! А тот, кто… Ко мне эти интеллигентные каждый день приходят: «Дайте, Владимир Иванович, дайте!» Только одному дашь, другие интеллигентные бегут: «Вы ему неправильно дали. Он плохой, мы хорошие, нам дайте». Я говорю: «Давайте я у него заберу и вам отдам?» — «Давайте!» Интеллигентные… — Печенкин презрительно скривился: — Правильно Ленин говорил: «Не интеллигенция у нас, а говно!»
Геля не выдержала, топнула вдруг ногой и закричала:
— Печенкин, выйди из класса!
— Из какого класса? — засмеялся Владимир Иванович. Он уже готов был мириться.
Геля поняла, что оговорилась, но ни шутить, ни мириться она сейчас не желала и, подталкивая Печенкина к двери, неумолимо приговаривала:
— Иди… Иди, Печенкин, иди…
— Ну ладно, Гель, чего ты… — виновато улыбаясь, пятился Печенкин.
— Иди, Володя, прошу тебя… Я прошу тебя! — Геля вытолкнула гостя на лестничную площадку и вдруг шепотом, скороговорно и стыдливо сообщила: — Я беременна.
— Что? — не расслышал он.
— Я беременна! — высоко пискнула Геля и захлопнула перед его носом дверь. Щелкнул замок. До Печенкина дошел наконец смысл ее слов, он растерянно улыбнулся и надавил на дверь сначала рукой, потом плечом.