– Оставим, как есть, – отвечал Юрка. – Свежевать ведь не стоит, все равно шкуру у нас отберут, а медвежат и подавно.
– Как же нам нож достать?
– И нож оставим, увидят тогда, что мы убили.
– Иначе, что ль, не поверят?
– Кто их знает, чему они верят.
– Ты сам ведь ободран.
– Да, в лес ходить – надо большой топор брать. Тут Юла вдруг вспомнила о младенце. Где он? Куда мальчишки подевали его? На это близнецы возразили, что они-де пришли сюда к родителям не зря, а по нужному делу. Ну конечно, они были очень нужны, иначе бог знает, что стало бы с отцом.
А с малюткой ничего тем временем не случилось, он барахтался на солнцепеке возле пня и совал пальцы то в глаза, то в рот. Над ним в вышине синело небо, белели редкие клочья облаков, но он не знал еще, что синее – небо, а белое – облака. Он не знал даже того, что все это существует на самом деле, и поэтому довольствовался своими пальцами, которые так и лезли ему в рот и в глаза.
– Медведь поганый, не дал малышу поесть досыта, – сказала Юла, подымая младенца со мха.
– Зато и досталось зверю поделом, – промолвил Юрка.
– Ну, и тебе тоже попало, – добавила Юла.
– Попало.
– Дойдешь ли домой-то на своих на двоих?
– Вроде бы так.
Обычный этот ответ подействовал на Юлино сердце, как бальзам. «Если муж может еще так разговаривать, значит, ничего страшного нет», – подумала она. И правда, ничего страшного не произошло. Они преспокойно пришли домой, тут же Юрка улегся, и вскоре послышался его сильный храп. Юла же поспешила к леснику сообщить о случившемся. Лесник тотчас передал известие дальше, и уже к вечеру в Самое Пекло нагрянули власти. Они хотели, чтобы их свели на место происшествия. Кроме Юлы, идти было некому, и таким образом вторые полдня пропали у нее ни за что.
В лесу подле убитой матери играли медвежата. Один забрался на мать, другой старался согнать его оттуда. Потом они поменялись местами. Игра была в полном разгаре, ибо хотя мать и до сегодняшнего дня терпеливо сносила их проказы, нынче она своим долготерпением прямо-таки превзошла самое себя. Вот только голод начал пробирать медвежат, а есть было нечего: материнские соски оказались пустыми и необычайно холодными. И вся-то мать была холодна, – такого с нею раньше не случалось.
Время от времени медвежата сталкивались мордами и обнюхивали друг друга, словно хотели убедиться, уже не сами ли они захолодали? Нет, оба они были теплые, только мать оставалась холодной, несмотря на горячее солнце.
Когда пришли люди, медвежата попытались убежать, но люди шли отовсюду; медвежат окружили со всех сторон. Куда денешься, – их поймали. И тут же, у них на глазах, люди, ободрав черную и лохматую мать, превратили ее в гладкую и блестящую. И что удивительней всего – она нисколько не сопротивлялась, даже не шевельнулась. Люди возились и перекликались так, словно ни во что не ставили медведицу. Медвежата не знали, что существует бог, который отвернулся от их матери и от них самих, ибо он держит сторону сильного.
Юла глядела на всю эту возню до тех пор, пока не получила своего ножа. Она вытерла нож о мох, счистила с него медвежью кровь и направилась домой. Ей не к чему было дольше оставаться в лесу, они с Юркой свое Дело сделали: медведя убили.
Однако их не оставили в покое. Через несколько дней в Пекло явился чиновник, который захотел возможно подробнее узнать, как именно был убит медведь. То обстоятельство, что Юрка, перед тем как пойти на медведя, обмотал себе левую руку ремнем, возбудило у чиновника подозрение. Он пожелал увидеть упомянутый ремень, и когда последний принесли, сказал:
– Это же чересседельник.
– Он самый, – ответил Юрка.
– Зачем ты взял его с собой?
– Штаны подпоясать.
– Подпоясать чересседельником? – удивился чиновник.
– Другого ремня у меня нет.
– Ну а раньше – тоже не было? Может, был ремень для штанов, а только теперь нет? Может, пропал?
– Какой такой ремень для штанов? – спросил Юрка.
– Об этом-то я и спрашиваю – был он или не был, пропал или не пропал?
– Не пойму!
– О чем же мы все время толкуем?
– Откуда мне знать!
– Я спрашиваю: был ли у тебя когда-нибудь ремень для штанов или не было его, пропал он или не пропал?
– Где?
– Здесь, в Самом Пекле.
– Как же ему пропасть, если его не было.
– Итак, значит, не было?
– Здесь не было.
– А где же еще ему быть, как не здесь?
– У Антса.
– Куда же он девался?
– Про то Антс знает.
– Стало быть, ремень остался у Антса?
– Он и был Антсов.
– А ты его носишь?
– Ношу.
– Но в тот день его не было?
– Двумя ремнями не подпоясываются.
– Почему же именно в тот день, когда ты пошел бить медведя, тобою был взят чересседельник?
– Я за ягодами ходил, а не медведя бить.
– Однако все-таки убил и для этого обмотал руку чересседельником.
– Что ж мне было делать?
– Не убивать медведя. – Так он убил бы меня.
– Ты бы ушел.
– Со мной малые дети были, я не мог уйти.
– И у медведя были дети, поэтому он тоже не мог.
– Вроде бы так.
– Все же я не понимаю: почему именно тогда ты надел чересседельник?
– Чем же мне было подпоясаться?
– Ну этим, как его, настоящим ремнем для штанов.
– Он же Антсов.
– Как так? Твой ремень – и вдруг Антсов? – Нет, это не мой ремень.
– Чей же он, раз ты его носишь?
– Я же сказал, что Антса.
– Итак, ты носишь Антсов ремень? – Ношу Антсов ремень.
– Почему же ты не надел его, когда пошел убивать медведя?
– Я вовсе не шел убивать медведя; медведь сам хотел меня убить.
– Вот тут-то и вопрос, который надо выяснить: медведь ли хотел тебя убить, или ты медведя? Я так понимаю это дело: ты умышленно подпоясался чересседельником, чтобы чем-либо длинным обмотать руку; ты вероятно, знал, где найти медведицу с детенышами. Ты заранее рассчитал, что если пойти ей навстречу и раздразнить, то она непременно нападет на тебя и ты сможешь ее убить. Так ©но и вышло.
– Почему же я тогда топор не взял? – спросил Юрка.
– Первый раз ты топором убил, это было для тебя слишком просто, рубанул – и готово. Какое тебе от этого удовольствие? После ты пошел на медведя с ножом и чересседельником – должно быть, крепко понадеялся на свою силу. Я думаю, что в третий раз ты пойдешь на медведя с голыми руками, не захватишь ни ножа, ни чересседельника.
– Не пойду. И этого-то медведя убила Юла, а не я.
– Как так Юла? – воскликнул изумленный чиновник.
– Взяла нож и ткнула, потом сам медведь помог.
– По твоим словам выходит, что медведь сам себя убил.
– Если не верите, можете у Юлы спросить.
– Что ж, спросим.
Стали допрашивать Юлу, и только от нее, наконец, дознались, как все произошло на самом деле: как медведь подмял окровавленного Юрку, насколько глубоки были его раны и к чему, пришлось прибегнуть, чтобы остановить кровь. Тут кстати подоспели близнецы и закричали:
– Мы на него струйки пустили.
Должно быть, эти слова разъяснили все до конца. Чиновник вынужден был признать, что в деле об убийстве медведя вопрос насчет чересседельника и ремня для штанов имел крайне малое значение. У Юрки же было одно-единственное заветное желание: оставили бы его, наконец, в покое!
Глава седьмая
Однако именно теперь-то каша и заварилась. То ли по наущению пастора, то ли сама по себе, своим умишком, но вдруг и полиция уразумела, что Юркин паспорт – подделка. Юрка, конечно, оставался Юркой при любом паспорте – настоящем или фальшивом, или вообще безо всякого паспорта. Но беда заключалась в том, что, по общему мнению, не разберясь в паспорте, нельзя было никак разобраться и в Юрке. А поди разберись по-настоящему в фальшивом документе!
Все и стали напирать на Юрку, то дома, то в полиции: объясни да объясни, что это за удостоверение, от кого получено и кто ты в сущности сам? Кроме того, допытывались: на самом ли деле женщина, по имени Лизета, которая столь странным образом умерла и при еще более странных обстоятельствах была похоронена Юркой, являлась его женой, а если нет, то кем же она все-таки была?