Как раз в то время, когда врач работал над своим новым учением о развитии, к нему и заявилась Юла с близнецами – показать их рога и посоветоваться, что делать. Осмотрев мальчиков и убедившись в их необыкновенной витальности, он со счастливым видом, потирая руки и улыбаясь, обратился к матери:
– С ребятами все в порядке.
– Ну, а если у них рога вырастут? – со страхом спросила Юла.
– Пусть себе растут, тем лучше.
– А если вырастут такие, что и шапки будет не надеть?
– Походят без шапок, по-модному.
– Но ведь все увидят, что у них рога.
– Пусть видят.
– Да их такими ни в школу, ни в церковь не пустят!
– Милейшая матушка, не волнуйтесь попусту, ибо школа нынче не в моде, а в церковь пускают и с рогами, – главное, были бы уплачены сборы.
– Хорошо, кабы так, а то…
– Будьте счастливы и гордитесь своими мальчиками, если у них действительно вырастут рога. Ибо как Адам поистине был первым человеком, так и твои сыновья поистине первые рогоносцы. Ну, конечно, хлопот и забот с ними не оберешься, не без того.
– Каких хлопот и забот? – нетерпеливо спросила Юла. – Скажите, дорогой господин доктор, чтоб я знала.
– Трудно это, матушка, сказать.
– А вы попробуйте – хоть как-нибудь, чтоб только я знала.
– Скажем так: человек верит, что счастье тем полней, чем больше он имеет, не правда ли? Ну, а если бы у каждого мужчины было десять жен, а у каждой жены десять мужей разом – были бы они счастливей, чем с одним мужем или с одной женой?
– Избави меня господи от нескольких мужей. Я и от одного мужа не поспеваю детей рожать.
– Прекрасно. Что же произойдет с вашими мальчуганами, если у них вырастут натуральные рога? Поверьте, матушка, у них на каждом роге повиснет не меньше десятка девушек и женщин, потому что все захотят получить себе в мужья рогатого. Ничто так не пленяет женщин, как рога на мужской голове. Из-за одних только рогов женщины разорвут ваших парией буквально на кусочки.
– Бедные мои детки, – запричитала Юла над своей двойней. – Загубят вас бабы!
– Но есть и другая возможность.
– Какая? – спросила Юла, хватаясь, как утопающий за соломинку.
– Та, что у мальчиков не будет рогов.
– Как же не будет, раз они уже есть?
– Есть или, нет, – вопрос очень сложный.
– Что это значит, господин доктор?
– Я не знаю, как вам объяснить… Ну, попробуем этак: у каждой твари своя душа и…
– И бессмертная, как у нас?
– Этот вопрос оставим пока открытым. Скажем лишь, что у каждой твари своя душа, а у каждой души свои приметы: у хищника – клыки, у орла – когти, у барана – рога. Итак, мы можем заключить, что рога представляют собой баранью душу, не так ли? Между прочим, и у людей имеется душа и разум – у одного больше, у другого меньше. У иного, смотришь, и в черепе не умещается.
– Людская душа ведь в сердце, а не в голове, господин доктор, потому как кровь в сердце, а душа-то – в крови.
– Совершенно правильно, милая матушка, душа – в сердце, а разум – в голове. Но когда разуму в черепе становится тесновато, то он образует кое-где вздутия, словно рога пробиваются. Таким образом возникают рога от разума; и это совсем не то, что настоящие, а просто этакие шишечки. Придется выждать, пока станет известно, что именно окажется у ваших ребят, какие рога – от разума, от интеллекта или настоящие. Сейчас еще нельзя сказать ничего определенного.
– А что станется с мальчиками, если у них рога от разума? Какой смертью они умрут?
– Из-за рогов, возникших от избытка разума, распинают на кресте, подносят кубки с ядом, запросто приканчивают, морят голодом, – и все это не со зла, а от неразумения.
– Послал бы господь бог моим двойняшкам настоящие рога, уж лучше от баб умереть, чем от голода, – разохалась Юла со слезами на глазах.
– Есть еще и третья возможность, – сказал врач.
– Все это так ужасно, что я и слышать ничего больше не хочу, – воспротивилась Юла.
– Сначала выслушайте, а потом решайте: ужасно или нет.
– Хорошо, но, кроме этого, я ничего больше не хочу знать.
– Ладно, – согласился врач. – Третья возможность у ваших ребят такова; у них действительно вырастут настоящие рога, а заодно с рогами настолько окрепнут черепные кости, что бодайся хоть с бараном.
– Господин доктор, это вполне может статься. Ведь отец у них такой сильный, что в рукопашную двух медведей убил, – перебила врача Юла.
– Ну вот, видите, – тем лучше, тем больше надежд. Если ваши парни будут к тому же годами закалять свой твердый череп, или же, изъясняясь вежливо, тренироваться, то они сумеют так бодаться, что оглушат не только какого-нибудь негра, – путешествуя из страны в страну, они смогут заявлять, что готовы биться головами с каким угодно бараном, малым или большим, с рогами или без рогов. И если они действительно будут способны на такое, то имена их запишут на небесах, а на земле им воздвигнут памятники. И девушки в белом украсят те памятники красными розами до самого верха, а старухи прослезятся от умиления. Ноги ваших сыновей станут попирать золото, бессмертие осенит имена их, если даже будут они лишены разума и живой души.
– Как красиво вы говорите, господин доктор! – воскликнула Юла почти что с благоговением. – Если бы это сбылось!
– Будем уповать на господа, чтобы у ребят выросли рога и черепа, как у баранов. Тогда все сбудется.
– Господин доктор, благодаря вам у меня так полегчало на сердце, стало так радостно, что…
– Это самое главное, чтобы было радостно и легко на сердце, – говорил врач, выпроваживая Юлу с ее близнецами.
И домой пришла Юла радостная, с легким сердцем. Но тут она диву далась: день воскресный, а Юрка работает вовсю, хоть рубаху на спине выжми. Хуже всего было то, что Юла никак не могла понять, что это за работа у Юрки. То ли он рассудка лишился, то ли в ее отсутствие случилось что-то такое, о чем Юла не знала.
Ну как еще подумать о человеке, которому ни с того ни с сего взбрело в голову копать ямы – у дома, за домом, в воротах, по обочинам дороги, повсюду.
– Очумел ты, что ли? – спросила Юла у Юрки, продолжавшего ожесточенно рыть землю.
– Чего? – отдувался и кряхтел Юрка.
– Я спрашиваю: очумел?
– Вроде бы нет.
– Что ты за ямы роешь?
– Дом украшаю.
– Ямами?
– Будет время, деревья посажу.
– А не будет времени?
– Опять завалю землей.
– Чего это тебе вдруг в голову взбрело?
– Так мне в полиции сказали, когда настоящий паспорт выдали.
– А ты и рад стараться.
– При чем тут я? Антс старается.
– У Антса леса за порогом нету.
– И у нас, Антс сказал, лес вырубят.
– Почему?
– Не знаю. Не садили мы – потому.
– Не болтай!
– Ей-ей! Антс зря не скажет.
– А что нам Антс, он с господами свой человек. У его жены и у дочерей вон какие морды – разделаны, что циферблат на стенных часах! Поди угонись за ними! Попробовали они меня поучить: культуры-де ей надо, а у самих горницы – как свинарники.
– Ты свинью не обижай, свинья в своем закуте чистоту соблюдает.
– То-то и оно, у свиньи порядок, а у них только и дела, что свои циферблаты напоказ выставлять: культура у нас, мол, не какая-нибудь, свинячая. А ты, старик, экий дурень! Чем ямы рыть в погожее воскресенье, лучше бы клопов в доме поморил, – дети-то по утрам в волдырях. Подумай, сколько б за день-деньской извел! Смотришь, и с тараканами управился бы…
– Не мужицкое дело – клопов бить; да с моей кожей клопу и не совладать – кишка тонка.
– Ничуть не тонка, да только грязен ты – ужас. Страшно клопу к тебе лезть – стошнит его. Погляди, какая на тебе рубаха, – сопрела вся от пота. Высохнет – словно кора еловая. Попробуй постирать ее! Валек сломала, а не отмыла.
– Все одно: отмывается или нет. Надену ее – опять замарается. Вот когда износится, впору старьевщику отдавать, – тогда стирай: глядишь, миску получше за нее дадут.
– Миску тоже, скажешь, не мыть, пока не разобьется? В миске – все еда, хоть и разная.