– Не верит он, оттого и не понимает, – пояснил Юрка.
– Здорово сказано! Не верит – и все. Он не верит, что, купив Пекло, я заплатил столько-то, а вздумай я нынче продать его, мне заплатят в два раза больше. Почему? – спрашиваю я. А потому, что времена не те и Пекло не то, что прежде, и аренда не та, прежняя, – стало быть, у народа день ото дня достатки больше. Взять хотя бы налоги…
Но и тут Антс решил лучше умолчать, чтобы не возбудить в Юрке дух противоречия, ибо Антсово богатство ни для кого не являлось секретом.
Он разбогател настолько, что ему уже не надо было подкреплять какими-либо обязательствами свой национальный дух или свой патриотизм, – ему верили на слово. Налогов Антс вообще не платил, но так как его все-таки облагали, то он обладал правом перекладывать их на плечи тех, кто победнее, чьи национальные чувства и любовь к родине были сомнительны. Когда Антс разглагольствовал о патриотизме, а это он делал частенько, то думал он все же о своих правах и привилегиях, причем и сам он и другие находили это весьма естественным.
– За последнее время ты встречался со своим соседом, – завел Антс новый разговор с Юркой. – Что ты, по правде говоря, думаешь о нем?
– Не пойму я его, – ответил Юрка.
– Что именно?
– Говорит, что на тебя работает, а сам живет во как!..
– Не правда ль? – живо подхватил Антс. – Работает на меня, а сам себе добро наживает.
– Вроде бы так.
– Приехал сюда – две лошади было, а сейчас уже четыре. Говорят, хочет усадьбу купить. Он с тобой насчет этого не толковал?
Нет, Юрка слышал об этом впервые, – и Антсу незачем было больше разговаривать. Он собрался было уходить, но вернулся с дороги, чтобы снова завести речь насчет Малль. Антс не отстал до тех пор, пока Юрка не согласился взять ее в усадьбу.
Малль приехала, но ничто в Пекле ей не понравилось. Все было ей не по сердцу, все она хотела переделать по-своему, словно во всем разбиралась лучше всех. Когда Юрка был дома, она только и знала, что увивалась вокруг него, причем голос ее звучал, как пастушья свирель из осиновой коры. Хозяину она ставила и еду получше, хотя тот всегда отдавал лакомый кусок ребенку. Раньше Рийя, захватив кошку, шла спать к отцу, а нынче девочку взяла к себе Малль, объяснив, что у хозяина-де работа тяжелая, а потому и сон тяжел, того и гляди – заспит Рийю.
– Как иная матка своего поросенка, а? – спросил Юрка.
– Как матка порося, – подтвердила Малль.
– Но человек – не свинья.
– Ничем он не лучше.
– Ты почем знаешь? У тебя самой детей не было.
– Потому и нет, что знаю.
Но хотя Юрка не считал человека свиньей, способной заспать собственное дитя, все-таки пришлось Рийе вместе со своей черной кошкой перебраться к Малль, которая захотела стать для девочки второй матерью. Вскоре обнаружилось, что у Малль действительно был такой замысел. Однажды ночью она оставила ребенка и кошку на своей постели, а сама отправилась к Юрке, – да так, что тот волей-неволей услышал и ощутил ее приход.
– Ребенок мечется, спать не дает. Я потому и пришла сюда, чтобы уснуть спокойно. Тебе, думаю, уж не до того, чтобы кого-либо тревожить. А меня не замечай, я тут как-нибудь за спиной прикорну.
– Гм, – промычал в ответ Юрка, словно намереваясь спать дальше. Но неожиданно он вскочил и слез со своего ложа.
– Куда пошел? – спросила Малль.
– Куда ходят, когда ночью встают, – ответил Юрка и вышел во двор.
Малль нетерпеливо ожидала его возвращения, но, увы, была жестоко разочарована: Юрка не вернулся к ней, а забрался туда, где спала девочка и кошка. Тут девке совсем невтерпеж стало. Вскоре она вернулась к своей постели и пожаловалась:
– Кусаются там у тебя, не поймешь кто: клопы ли, блохи?!
– И те и другие, наверно, – ответил Юрка.
– Ну, пустишь ли ты меня на мою постель?
– Вроде бы так.
С этими словами Юрка поднялся, забрал Рийю и кошку и пошел к своей кровати, приговаривая:
– Этак-то спокойней.
– Куда же ты с ребенком и кошкой?…
– Свои ведь они, ребенок и кошка, – перебил ее Юрка и собрался было спать.
Но Малль вскоре заскулила:
– Занес сюда тоже своих кусак.
– Это не я, – возразил Юрка. – За ребенком поганцы тащатся. Старую шкуру, как у нас с тобой, им не прокусить.
Столь деловой разговор сперва прошиб у Малль слезу, а потом возбудил гнев. Подумать только: она-де, по мнению Юрки, так стара, что даже клоп на нее не позарится! Малль приходилось слышать о себе и хорошее и плохое, но такой оборот дела был всего ужаснее. Несмотря на обиду, Малль спокойно спала и в эту ночь и в последующие. К чему волноваться, к чему всякие замыслы, если уж и клопу не нужна? Так как Юрка сказал об этом, словно о чем-то само собой разумеющемся, Малль поверила сказанному. И гнев на Юрку продолжал распалять ее увядшую душу, оттого что он своими простыми словами раскрыл перед ней правду жизни.
Утром, проснувшись на отцовском ложе, Рийя спросила у Юрки, как она попала сюда.
– Куда ты легла вечером?
– К Малль, – ответила девочка.
– На самом деле?
– Я еще и кошку положила с собой.
– Уж не кошка ли тут напроказила?…
– Когда все спали, правда?
– Да, когда спали…
Рийя чуть подумала, а потом спросила:
– Можно сегодня сразу к тебе забраться?
– К Малль не пойдешь?
– Неохота.
– Почему же неохота?
– Такая она…
– Какая?
– А такая, что Рийя не хочет.
– Ну что ж, тогда приходи ко мне с вечера, а не то придется кошке снова тащить тебя ночью.
Рийя засмеялась от удовольствия. Ей нравилось спать за отцовской спиной: заберешься сюда, словно где-то за скалой лежишь. Сначала ее беспокоил громкий храп, но вскоре Рийе показалось, что без этого храпа и сна настоящего нет. Умей Рийя мыслить, она непременно пришла бы к выводу, что ей прямо-таки необходимо научиться храпеть по-отцовски, чтобы всю жизнь спать так же сладко.
Глава девятнадцатая
Так и установился в самом Пекле прежний распорядок: отец с дочерью держались друг друга, а Малль как была чужой, так чужой и осталась. Малль попыталась вначале приучить девочку называть ее «тетей», но из этого тоже ничего не вышло. О ребенке она все же как будто заботилась и выполняла все прочие свои обязанности, чтобы Юрка не мог в чем-либо упрекнуть ее. Вскоре, однако, в Пекле обнаружилось нечто совсем новое.
Юрка, годами живший рядом с соседом, ни разу не подумал зайти к нему; соседа он знал только потому, что тот раза два сам заговаривал с Юркой. А Малль наладила с соседями самые близкие отношения. Это стало настолько мозолить глаза Юрке, что он как-то сказал ей:
– Малль живет у соседей больше, чем у себя дома.
– Какой же у меня тут дом? – ответила Малль. – Уж если и к соседям сбегать нельзя, так тут в лесу вовса волком станешь.
– Вроде бы так, – промолвил Юрка.
Другой новостью для Юрки явились разговоры о том, что в Пекле не хватает то одного, то другого. По Юркиным понятиям, здесь бывали времена потруднее, чем теперешние, но никто никогда не жаловался на нехватку. В Пекле привыкли жить по-своему, если чего-нибудь не хватало, то довольствовались тем, что еще было, и лишь когда совсем ничего не оставалось, шли к Антсу. Коли есть в доме соль да мука, нет причин жаловаться на голод, даже с одной картошкой и солью можно прожить довольно долго.
– Скотина живет на одной траве да на сене, почему же человеку не прожить на картошке? – рассуждал Юрка.
– Скотина и на соломе да мякине проживет, – сказала Малль.
– Вроде бы так, – согласился Юрка.
– А человек не проживет.
– Отчего же?
– Человек не скотина.
– Что же он такое?
Этого Малль не знала и потому затруднилась с ответом. Но немного погодя она сказала:
– У человека две ноги, а у скотины…
– Так ведь ногами никто не ест, едят ртом, – сказал Юрка.