На это Малль опять не нашлась, что ответить. Вообще говорить с Юркой было очень трудно, все у него оборачивалось не так, как у людей. Поэтому Малль все больше и больше старалась избегать разговоров с хозяином, а если уж говорила, то только в самом крайнем случае. Юрку это радовало, потому что не любил он пустой болтовни. Будь это в его власти, он заставил бы всех людей работать, а не языком трепать. Если бы Юрка знал, как трудно приходится людям, которые изучают язык и пишут книги, ему, вероятно, пришло бы в голову только одно: как они, бедняги, должно быть, грешны, что господь бог утруждает их столь пустым делом! Подумать только – человек всего и занят тем, что выводит буковки да слова, а сам еще небось надеется обрести блаженство! По мнению Юрки, ради спасения души нужно было бы самое малое тысячу лет трудиться над этими пустяками.
Сам Юрка находился еще в том счастливом состоянии, когда ему не к чему было ломать себе голову над словотворцами и буквоедами. Его беспокоил лишь один вопрос: хватит ли скоту соломы и сена, а людям – хлеба с картошкой?
Однако нынче в Пекле то и дело давали себя знать нехватки. Не хватало мяса и масла, сельдей и салаки, не хватало шерсти и льна, мыла и соды. Не то чтобы Малль требовала того или другого – нет, она лишь напоминала хозяину. Ведь все-таки Малль вела его хозяйство, была за него «в ответе», как она частенько любила говорить. Раньше Юрка никогда не слышал в Пекле слова «в ответе» и теперь изумлялся его силе: пока этого слова не было, всего находилось вдоволь, а стоило ему появиться, как во всем объявилась нужда. Юрка не мог понять, почему Малль непременно должна быть в ответе, раз из-за этого слова в доме одни лишь нехватки. Ведь по-прежнему в Пекле есть коровы, почему же недостает масла и молока? В Пекле по-прежнему стригут овец, почему же не стало хватать шерсти? В Пекле по-прежнему треплют и чешут лен, почему же в нем теперь такая недостача? Юрка не мог успокоиться, пока не поведал свои сомнения Антсу, которого все еще считал своим другом. Тот слушал и ухмылялся. Наконец, он сказал:
– Все это оттого, что в доме хозяйки нет.
– А Малль? – ответил Юрка.
– Малль не хозяйка, а работница.
– Значит, нужно идти к пастору?
– Больше некуда.
Юрка помолчал немного, потом сказал:
– Пусть лучше нужда будет.
– Ну, как хочешь, а только этак, смотришь, и без усадьбы останешься.
– Почему?
– А как же? Раз во всем нужда, – разъяснял Антс, – то скоро она и в деньгах будет; чем тогда станешь аренду платить? С тебя и без того еще за прошлый год причитается.
– Оно, конечно, правда, но…
– Ясно, что мы, так сказать, полюбовно ведем дела, по-дружески, но ведь вечно так продолжаться не может. С меня тоже требуют, то налоги, то прочие расходы, – сам знаешь. Ну, и я должен буду с тебя требовать. Так что ты подумай-ка еще об этом.
– Вроде бы так.
Однако, сколько Юрка ни думал, в его голове никак не укладывалась мысль повести Малль к пастору. Как он ее поведет, раз ему неохота спать с нею на одной кровати? С Юлой было совсем другое дело, с нею у них уже народилась двойня, когда о пасторе еще и речи не было. Оставалось только жить дальше по-прежнему, будь что будет, Как-то раз он подумал: не поговорить ли об этом с Малль, не отказался от мысли, – чего уж тут гонорить, коль не хочется спать с нею на одной кровати! Притом же у Малль, как видно, крепла дружба с соседями, – ее тянуло туда сильнее, чем в Пекло. Однажды Рийя спросила отца:
– Почему Малль держит руки под передником, когда ходит к соседям?
– М-мм! – промычал в ответ Юрка, не обративши внимания на ее слова.
– А я знаю почему, – продолжала Рийя, – Малль что-то держит под передником.
– Руки держит, ведь ты сама сказала, – молвил Юрка, поняв, наконец, о чем речь.
– А что у нее в руках?
– Ну что? – словно просыпаясь, спросил Юрка.
– Откуда я знаю, а только что-то есть.
– Не болтай.
– Правда, правда, отец. Когда она приходит, у нее руки на переднике, а когда уходит – руки под передником.
Юрка прекратил этот разговор, как будто ничего так и не понял. Однако с той поры он стал наблюдать, как уходит и возвращается Малль: верно ли подметил ребенок? И волей-неволей Юрку разобрал смех, – ни дать ни взять Малль вела себя именно так, как рассказывала Рийя: идя к соседям, она держала руки под передником, а возвращаясь оттуда – поверх передника. Смешно, что он сам не обратил на это внимания. Однажды вечером, в сумерки, когда Малль собралась идти к соседям, Юрка окликнул ее:
– Малль, вынь-ка из-под передника руки!
Работница обомлела, в первый момент она хотела было бежать, но вдруг повернулась и бросилась назад к амбару, откуда только что вышла.
– Вынь руки из-под передника! – заорал Юрка своим громовым голосом, раздавшимся словно из пустой бочки, и в тот же миг нагнал Малль. Под передником оказались алые нитки – целый клубок, намотанный на гусиную глотку, полную гороха, и вдобавок кусок сала. – Что это? – спросил Юрка.
– Соседка шьет мне красивые вышитые рубашки; самой-то недосуг, с утра до ночи рук не покладаю, и потому ей…
– Сала нужно, а?
– Ну, не обязательно сала, а ведь что-нибудь есть и ей надо.
– Вроде бы так.
– Кусочек, думала, как раз ей впору на сковородке поджарить, вот и…
– А у нас на сковородке трудно?
– Ну вот, хозяин, из-за такой крошки сала сразу уж и…
– Этой крошки нам хватило бы поесть на два, на три раза, – сказал Юрка, взяв у Малль клубок и. сало. – Собирай пожитки и ступай прочь!
– Ой, боже! Куда?
– Найдешь куда.
– Я так не уйду.
– Хочешь, чтобы я тебя пришиб?
– Сначала расплатись со мной.
– А ты принеси назад все, что под передником утащила, тогда и заплачу.
– Тебе, голодранцу, и заплатить-то нечем.
– Чтоб духу твоего не было! – закричал Юрка, и тон его заставил Малль не мешкать. В тот же самый вечер она ушла из Самого Пекла с узлом за плечами. Рийя уже спала. На следующее утро, не найдя Малль, девочка спросила о ней у отца.
– Ушла Малль, и руки у нее были на переднике, – сказал Юрка.
– Куда, отец?
– Кто ее знает куда.
– Когда она вернется?
– Кто ее спрашивал!
– А вдруг совсем не вернется? – радостно закричала Рийя.
– И не вернется.
Дня через два в Пекло заявился Антс узнать, что такое стряслось с этой Малль, почему ее выгнали со двора.
– На руку не чиста, – сказал Юрка.
– Кто? Малль, что ли? – удивился Антс.
– О ком же еще речь?
– Что она украла?
– Почем я знаю, что она успела накрасть?
– Откуда же тебе известно, что она крала?
– Я велел ей вынуть руки из-под передника. Вынула, а в руках кусок сала и погремушка с нитками, от Юлы еще осталась.
– Ну, какая же это кража? – примирительным тоном сказал Антс.
– Она то и дело к соседям бегала, а руки, знай, под передником.
– Разве ты ее несколько раз ловил?
– Еще чего! Чтобы, знай, таскала?
– Были у тебя свидетели, когда ты ее поймал?
– Где мне их взять?
– Надо было как-нибудь подстроить, – поучал Антс, – а то нынче сведут вас вместе – она скажет, что вовсе ничего не крала, а ты скажешь наоборот. Кому тут верить: тебе или ей?
– Разве Малль говорит, что у нее под передником ничего не было – ни сала, ни клубка ниток?
– Нет, она говорит, что несла все это в дом из амбара, а вовсе не воровала.
– Зачем же она за ворота вышла?
– Ворота, мол, были открыты, она хотела их закрыть, заодно решила взглянуть на погоду да… сам знаешь, женское дело, то да се, а тем более когда стемнело и не различить ничего. Она ведь, не забудь, на год подрядилась, и если выяснится, что ты выгнал ее безо всякой причины, то…
– Как без причины?
– Ну, ежели ты не сможешь доказать, что…
– Отнял же я у нее сало и клубок ниток.
– Все это хорошо, но как ты докажешь, что она хотела их украсть?
– Она сама сказала, что несет их соседке за то, что та вышивает ей рубашки.
– Кто слышал, как она это сказала?