Так Юрка и жил в Самом Пекле день за днем, не зная по-настоящему, как и для чего. Когда он отлучался, дом оставался на попечении одной восьмилетней Рийи; ее единственным товарищем была черная кошка. Когда же девочка уходила на пастбище присмотреть за коровами, усадьба пустовала, и лишь петух с двумя курами прогуливался по двору.
Но вот в Самом Пекле стало твориться нечто непонятное. Как-то, вернувшись домой, Юрка обнаружил на огороде свежевыполотую траву.
– Кто это сделал? – спросил Юрка у Рийи.
– Я сама, отец. Я прополола капусту, – ответила девочка.
Юрке хотелось что-либо сказать, но слова не шли с языка. Впрочем, он был доволен, что ребенок становился его помощником. В следующий раз Юрка нашел дома вымытую кадушку из-под молока, которую он как будто не мыл, а может быть, и вымыл, да позабыл. Нет, этого он, хоть убей, не помнил! Затем однажды ему бросилось в глаза, что у Рийи причесаны волосы. Снова спросил он у ребенка:
– Кто это сделал?
– Я сама, – ответила девочка. – Нашла старый гребень и…
Юрка не нашелся, что ответить. Он лишь раза два провел своей большой ладонью по волосам ребенка.
– Из тебя выйдет хозяйка Самого Пекла, – сказал он, наконец.
В один прекрасный день Юрка заметил, что на девочке надета чистая рубашка. Он остолбенел, глядя на дочь широко раскрытыми глазами, и лишь погодя спросил:
– Кто тебе выстирал рубашку?
– Я сама, – прозвучал обычный ответ. – Сперва намылила и побила вальком, а потом просушила на солнышке и надела.
Через несколько дней Юрка увидел, что была выстирана и его рубаха. На этот раз он некоторое время сидел молча, а когда Рийя подошла к нему, сказал:
– Ты уже умеешь лгать, дуреха?
– Да, отец, – прозвучал ответ.
– Кто тебя научил?
– Соседская тетя.
– Какая тетя?
– А та, у которой ребенок малый.
Теперь Юрка понял: речь шла о той самой соседке, что должна была шить для Малль красивую узорчатую рубашку в обмен на кусок сала и моток ниток на погремушке.
– Что ей тут надо?
– Ничего. Пришла поглядеть – сыта ли я.
– Гм.
– Я вынула из кармана краюшку и показала ей. Она спросила, есть ли у меня молоко, чтобы запить.
– Гм.
– Я ей показала кадушку в кладовой.
– Почему же ты мне сначала солгала?
– Мне велела соседская тетя.
– Зачем?
– А вдруг ты рассердишься, что она ходит смотреть, как я играю в хозяйку. Она сказала, что уходит из дому тайком, и здесь – тоже тайком, и тебе ничего знать не надо.
И так как Юрка помедлил с ответом, Рийя продолжала:
– Тетя оставила ребенка на дворе, и я играла с ним, пока тетя хлопотала по хозяйству. И знаешь, отец, что она мне сказала: «Послушай, маленькая хозяйка, ты живешь тут прямо как поросенок!..» И после этого…
Рийя рассказала, как соседка обучила ее разным делам: одеваться, причесываться, мыть лицо и руки, полоть траву для свиньи на капустных грядах и для коров в картофеле, подметать комнату и двор. Юрка слушал, но слова дочки, казалось, не доходили до него. Юрка размышлял, но, казалось, не мог собраться с мыслями. Он был похож на голодного пса, которому дали кусок хлеба и погладили по голове. Так что, когда девочка в конце концов спросила у отца, можно ли соседской тете снова приходить с малышкой, – ведь он теперь все знает, – Юрка сказал:
– Ты лгать умеешь?
– Умею, отец. Тетя меня хорошо научила.
– Ну и скажи тете, что я не знаю, что ты мне ничего не говорила.
– А если тетя, как и ты, не поверит?
– Стало быть, ты еще не умеешь лгать как следует.
– А мне нужно учиться лгать?
– Да, и как следует.
Но уменье Рийи лгать по-настоящему потеряло вскоре всякий смысл, потому что в Самом Пекле произошли новые события: Юрке принесли повестку из суда – вернее, две повестки, ибо заодно с требованием Малль о выплате ей жалованья предъявил свой иск насчет арендной платы и Антс. В общем, все шло точь-в-точь, как толковал Антс. Юрке оставалось только удивляться, насколько хорошо его друг Антс разбирается в житейских делах, – умеет предсказывать ничуть не хуже священного писания. Серьезно же интересовал Юрку лишь один вопрос: день суда, и потому он велел несколько раз прочитать повестку вслух, чтобы не забыть срока. Напрасный труд, ведь он мог бы расспросить и Антса, который навестил Юрку на другой день после того, как в Самое Пекло пришла судебная повестка.
– Я получил вызов из суда, – сказал Акте с озабоченным видом.
– И я, – молвил Юрка.
– Что же ты об этом думаешь?
– Чего ж там думать?
– Ну, а если присудят выплатить? Ведь скотину твою продадут!
– Почему?
– Малль, как я слышал, требует жалованья за весь год. А я уже говорил, что если она будет требовать, то потребую и я. Ведь иначе что у нас за дружба, если Малль получит жалованье, а я останусь без своей аренды? В интересах нашей дружбы и мне надо предъявить требование. Поэтому еще раз обращаюсь к твоей совести: поладь с Малль до суда, потому что…
– С воровкой я не полажу, – прозвучал ответ.
Как ни пытался Антс растолковать Юрке про суд и прочее, того ничем нельзя было пронять. По правде же говоря, на пути Юркиных размышлений высилась одна неодолимая преграда: куда бы ни гнул Антс, все выходило так, что Юрке выгоднее бросить Самое Пекло и переселиться к Антсу. Если бы, примирившись с Малль, он мог избежать этого переезда, Юрка пошел бы на мировую без всяких рассуждений, но сейчас мириться не имело никакого смысла, и поэтому он совершенно безразлично относился к тому, что доказывал Антс.
Все произошло как полагалось: Малль и Антс подтвердили в суде свои требования, Юрка же ничего не смог привести в свою защиту. Малль прямо сказала, что захоти она даже что-либо украсть, так в Пекле и взять-то нечего: там, мол, мыши и крысы и те подохли с голоду. Тайком ей приходилось приберегать для ребенка последние крохи, иначе клопы да блохи заели бы голодное дитя. Сначала она, Малль, намеревалась подарить хозяину свое жалованье, да Юрка захотел опорочить ее как воровку, и поэтому она требует платы за целый год вперед. Малль была очень зла – ведь пытались запятнать ее доброе имя!
Когда Юрку попросили высказаться по этому поводу, он объяснил, что ему никак не взять в толк, почему Малль так злится. Он-де, Юрка, не говорил ничего дурного, а заметил лишь одно: о каком жалованье может идти речь, если Малль сама его наворовала? К тому же воровство дело неплохое, если только воровать как следует и в нужной мере. Это, мол, может подтвердить и его друг Антс. Даже грабеж и тот, по-Юркиному, был правым делом, если, к примеру, собирать в лесу грибы и ягоды, доить корову или снимать с нее шкуру.
В ответ на столь мудрые речи судьи только головой покачали и сказали:
– Нечистый он, Нечистым и останется.
Разумеется, Малль присудили ее жалованье и дали право взыскать его в законном порядке в течение определенного срока. Такое же решение вынесли и по Антсову иску насчет арендной платы. Все произошло весьма просто и легко, потому что Юрка не возражал против этих требований. Он только говорил: «Ну что ж, если суд этак думает», или: «Вроде бы так». Суд и решил дело в пользу Малль и Антса. Юрка воспринял судебное решение весьма спокойно, словно он со всем согласен или не понял толком, что случилось. После суда к нему подошел Антс и сказал:
– Малль и сейчас согласна получить с тебя одно лишь отработанное жалованье, только она хочет его сразу.
– Мне сразу нечем платить, – ответил Юрка.
– Я могу одолжить тебе эти деньги.
– Золотой ты человек, Антс.