Когда мы с Фрэнсисом прибыли туда, где оставили друга с муравьедом, то обнаружили, что последний устроил ему веселую жизнь. Зверю удалось наполовину выбраться из мешка да еще прорвать мешковину когтями задних лап, так что казалось, будто на нем надеты неуклюжие мешковатые штаны; он бегал туда-сюда по траве, и мой приятель совершенно запарился, носясь за ним. Дружными усилиями мы изловили зверюгу, засадили в новый мешок, и, пока мы думали, как завязать его понадежнее, мой друг поведал нам все, что ему довелось пережить за время нашего отсутствия.
Началось с того, что его конь, который, как он думал, был накрепко привязан, отвязался и поскакал куда глаза глядят. Долго пришлось моему другу преследовать его, пока наконец удалось поймать. Тем временем муравьед частично выпутался из веревок, разорвал мешок когтями и наполовину выбрался оттуда. Мой приятель, насмерть перепугавшись, что он улизнет, бросился к пленнику, запихал его обратно в мешок и связал снова; оглянувшись, он обнаружил, что снова отвязался конь. Пока он ловил его, муравьед выпутался во второй раз — это случилось как раз к моменту нашего прибытия. Тут подъехала жена Фрэнсиса на своем воле и помогла погрузить муравьеда ему на спину. Как ни странно, вол весьма спокойно ко всему отнесся, — похоже, ему было все равно, мешок ли это с картошкой или с гремучими змеями. Хотя муравьед шипел и вырывался изо всех сил, вол спокойно двигался вперед.
Уже совсем стемнело, когда мы добрались до ранчо. Мы извлекли нашего пленника из мешка и развязали его. Я сделал из веревки прочную уздечку и привязал муравьеда к могучему дереву. Поставив перед ним большую миску с водой, мы отправились отсыпаться. Ранним утром я пошел взглянуть на него и не нашел. «Сбежал», — мелькнула мысль. И вдруг вижу: оказывается, он лежит, свернувшись клубком между корней дерева и целиком накрывшись хвостом, точно серой шалью, так что издали походит скорее на кучу золы, чем на зверя. Теперь я понял, как полезен ему этот огромный хвост. Устраивая себе постель в густой траве, он сворачивается клубочком и накрывается хвостом, словно брезентом. Сквозь такую пушистую крышу под силу пробиться разве что очень сильному ливню.
Теперь встала проблема, как приучить Эймоса — так я его назвал — к новой пище: в английском зоопарке его белыми муравьями не накормят. Я приготовил смесь из молока, сырого яйца и мелко накрошенной говядины, добавив в нее три капли рыбьего жира. К счастью, недалеко от ранчо имелось гнездо белых муравьев, и я, пробив в гнезде дырку и достав оттуда горсть этих лакомых существ, кинул их в миску с вязкой смесью.
Я боялся, что на приучение муравьеда к новой пище уйдет немало времени, но, к моему удивлению, зверь, завидев миску, встал и тут же устремился к ней. Он тщательно обнюхал предложенное кушанье, высунул длинный, похожий на змею язык и погрузил его в миску. Потом мгновение раздумывал, оценивая блюдо, и, как видно решив, что оно пришлось ему по вкусу, принялся с необыкновенной быстротой работать языком, выстреливая им в содержимое миски и втягивая назад, пока посудина совсем не опустела. У муравьедов нет зубов, и при принятии пищи они пользуются только языком и обволакивающей его слюной. Иногда в награду я давал ему полную миску термитов — естественно, перемешанных с обломками их глиняного гнезда. Было забавно наблюдать, как животное погружает язык в миску и вынимает его, весь облепленный термитами и кусочками глины, приклеившимися к нему, как мухи к липучке. Но когда он втягивает язык внутрь, губы очищают его от кусочков глины, и муравьед съедает только термитов. Ничего не скажешь, умно придумано!
Вскоре после того, как мы вернулись в лагерь и Эймос справил новоселье, у него появилась подруга. Появилась в виде фыркающего узла, впихнутого в кузов грузового такси. Охотник, поймавший муравьедицу, видимо, был не слишком искусен в своем ремесле: на теле у нее оказалось несколько досадных шрамов и она была совершенно измучена голодом и жаждой. Когда я освободил ее от пут, она просто легла на землю на бок и так слабо дышала, что я сомневался, выживет ли она вообще. Я поставил ей миску с водой, и как только она ее высосала, сразу чудесным образом ожила, встала на ноги и приготовилась броситься на всякого, кто окажется в поле ее зрения.
Эймос, привыкший быть единственным муравьедом на своей территории, встретил подругу не очень ласково. Когда я открыл дверь клетки и попытался посадить туда самку, он поприветствовал ее так: дал лапой по носу, оцарапав когтями, и разгневанно зашипел. Тогда я решил посадить ее рядом, но отдельно, пока они не привыкнут друг к другу. Клетка Эймоса была очень просторной, так что я просто разгородил ее пополам: в одной половине остался Эймос, в другой поселилась муравьедица. Но тут возникло новое осложнение: если приучить Эймоса к новой пище не составило никаких проблем, то с его невестой пришлось куда труднее. Она наотрез отказалась даже попробовать кушанье, которое я подал ей в миске, и объявила голодовку.