Несколько мгновений, которые показались ему вечностью, Джим Боб боролся с обуревавшими его противоречивыми чувствами. Он всем нутром не доверял таким вот заносчивым до наглости черномазым, извините, пожалуйста, хитрозадым неграм, и всегда должен был следить за собой, чтобы не сорваться, когда те разговаривали с ним на равных. Он считал, что ни одному чернокожему нельзя разрешать получать образование за пределами того минимума, который необходим для добывания средств к существованию'. А если черномазый хочет все же продолжать свое образование, то пусть катится к чертовой матери на Север, чтобы у него, Джима Боба, голова не болела. И в то же время твердый характер этого негра вызывал у него уважение. «Надо смотреть в оба, — мысленно предупредил себя Джим Боб, — иначе он ремней из меня нарежет и меня же ими повяжет».
Внезапно до него дошло, что Эбон наблюдает за ним с выражением издевательски подчеркнутого довольства. «Словно читает мои мысли», — подумал Джим Боб.
— Обвинений нет, ордера нет, все правильно, — угрюмо подтвердил он. — Но вполне могут и появиться. Поэтому-то…
— Какие еще обвинения, клейстер? — перебил его Эбон.
— Не смей меня так называть!
— Нельзя? — удивился Эбон. — А ты разве про себя не называешь меня черномазым? И разве не так стал бы обращаться ко мне, попади я в твой участок?
Око за око, знаете ли, капитан.
Джим Боб торопливо полез в карман и выудил оттуда трубку, которую тут же, не набивая табаком, сунул в рот и крепко стиснул зубами. И сразу взял себя в руки. Удивительно спокойным тоном произнес:
— Именно в участке и окажешься, если произойдет то, что, как я слышал, ты запланировал.
— Что же это я такое запланировал? Что вы слышали, капитан?
— Имею в виду эту самую лежачую демонстрацию. Кое-кому может не поздоровиться.
— Единственно, кому может не поздоровиться, так это только моим людям, капитан. У нас нет никакого оружия. С нашей стороны это будет исключительно мирная демонстрация. И если кто-то в ней пострадает, виноваты будут не мои, а ваши люди, капитан.
Джим Боб окинул Эбона задумчивым взглядом.
— Знаешь, что мне кажется? Тебе очень нужно, чтобы кое-кто из твоих людей на самом деле пострадал во время демонстрации. Ты рассчитываешь, что какой-нибудь полисмен в оцеплении не выдержит и сорвется, а в результате возникнет всеобщий переполох и начнутся стычки. Вот тогда на вас обратят внимание газеты и телевидение, которые опять выставят полисменов с Юга тупыми драчунами, какими их себе представляют обыватели.
— Вам действительно так кажется, капитан?
— Ага, именно так.
— Мне в таком случае кажется, что вам надлежит позаботиться о том, чтобы ни один хряк… ох, пардон, ни один полисмен не терял головы.
— При ваших провокациях, сам понимаешь, это практически невозможно.
— А это твои проблемы, клейстер, — коротко парировал Эбон.
— Что за проблемы. Линкольн, ? — произнес за их спинами низкий голос.
Они обернулись и увидели подошедшего сенатора Сент-Клауда.
Эбон официальным тоном проговорил:
— Сенатор, вы знакомы с капитаном Джимом Бобом Форбсом из полицейского управления Нового Орлеана?
— Не думаю. — Сенатор запнулся. — Стоп! По-моему, Рекс упоминал ваше имя, капитан. Вы отвечаете за общую безопасность праздничных шествий, в частности парада Рекса. Правильно?
— Точно так, сэр.
Сент-Клауд перевел взгляд на Эбона, потом опять на Джима Боба.
— Возникли какие-то проблемы?
— Еще, черт побери, какие, сенатор, — ответил Джим Боб. — Серьезнейшие.
— Ну? — Сенатор переводил глаза с одного на другого. — Кто-нибудь из вас объяснит наконец, в чем дело?
— Если проблемы и есть, то только у капитана.
Он пусть и объясняет, — нехотя буркнул Эбон.
Джим Боб немногословно изложил Мартину Сент-Клауду все, что знал о предполагаемой лежачей демонстрации сторонников Эбона во время парада Рекса. По мере его рассказа лицо сенатора становилось все мрачнее. Не произнося ни слова, он достал сигару и закурил. Когда Джим Боб закончил, сенатор ткнул в сторону Эбона сигарой, как указкой.
— Это правда. Линкольн?
— А что есть правда, сенатор? — дерзко ответил Эбон.
— Мы здесь не кроссворды разгадываем, Линкольн! — тихо, но с яростью в голосе проговорил Сент-Клауд. — Капитан абсолютно прав, от подобных вещей всегда жди беды. К тому же вы обязаны получить разрешение городских властей на проведение демонстрации.
— Если неприятности и будут, то только у белых, не у нас. А разрешение получить мы пытались. Нам отказали.
— Кроме того, я сам участвую в этом параде. Это что же, ты мне насолить хочешь? После того как я рисковал своей политической карьерой, стараясь в последних выступлениях объяснить гражданам этого штата, что без демонстраций чернокожим ничего не добиться?
Эбон, похоже, смутился.
— Сенатор, лично к вам это не имеет никакого отношения. Я не знал, что вы участвуете в параде.
— В газетах писали.
— Не читал. Могу только заверить, что против тебя, Мартин, мы ничего не имеем. Если не хочешь неприятностей, я бы предложил тебе отказаться от участия в параде.
— Слишком поздно. А почему бы тебе не приказать своим людям поостыть и тормознуть это дело?
— То есть, хотите сказать, опять ждать, сенатор?
Жди, ниггер, терпи, и твои права тебе поднесут на блюдечке. Старая песня, наслушались от вас, белых.
Терпение наше кончилось.
— Сам прекрасно понимаешь, что я совсем не то имел в виду. Линкольн, — встревоженно возразил Сент-Клауд. — Неужели нельзя отложить демонстрацию до другого дня?
— Никоим образом, сенатор. Это наш единственный шанс проявить себя перед всей страной. А если вам наступят на больную мозоль, что ж, на парадах и не такое бывает.
— Да я же не о себе, черт побери, беспокоюсь!
Хотя и это тоже. Только представь, тут я на платформе, а вокруг вся эта заваруха… Да надо мной только смеяться будут, если я после этого хоть одно слово произнесу в защиту ваших демонстраций. Вы же сами затыкаете рот тому, кто вас защищает, а таких у вас в этом штате не так уж и много.
— Мартин, я ценю твою дружбу. И думаю, что ты искренне веришь в то, что говоришь. Но давай смотреть правде в лицо… Чем ты действительно помог нашему делу? Одно доброе слово на сотню проклятий! Да ты хоть знаешь, что люди говорят? Все это, мол, политика, и ты просто гоняешься за голосами негров. Что сам ты не веришь ни одному своему слову…
— Линкольн, так нечестно! Знаешь, ведь, что это не правда!
— Может, и знаю. Только это никому не важно. — Эбон, словно утратив всякий интерес к беседе, небрежно пожал плечами.
Джим Боб, однако, ясно видел, что сенатор Сент-Клауд с каждой секундой приходит все в большую ярость. До сей поры Джим Боб неотрывно и с внутренним удовлетворением наблюдал за взбучкой, которую накликал себе сам либеральный сенатор. Но сейчас он, почувствовав неладное, насторожился.
— Я считал тебя своим другом, Линкольн, — все еще сохраняя спокойствие, негромко произнес сенатор. — Из кожи лез, чтобы тебя сюда пригласили.
Сначала посчитал твою выдумку с костюмом даже забавной. А теперь до меня дошло, что ты совсем другого добивался… Ты оскорбить нас хотел таким образом!
— Понимайте как хотите, сенатор. Не я выдумал дядю Тома с его жалкой хижиной, это вы, белые, хотели превратить нас в таких, как он. И если догадались, что я хотел ткнуть белых носом в их собственное дерьмо, то вы абсолютно правы, сенатор!
— Дешевый трюк, Линкольн. Но хуже всего то, что ты меня используешь, и мне это совсем не нравится.
— И буду использовать. Любого употреблю, чтобы добиться того, что мне нужно, — бесстрастно заявил Эбон.