— Я убью его! Волыны на пол, твари! Ну! Иначе я замочу его!
На него были направлены три ствола. Дымившиеся после предыдущих выстрелов пушки подрагивали. Мосол, задыхаясь, прохрипел:
— Не стрелять… Не стрелять…
Видя, что нападавшие заколебались, Родион закричал снова:
— Оружие на пол, уроды! Клянусь, я вышибу из него мозги!
Стараясь не смотреть на распростертые залитые кровью тела, Родион, прикрываясь Мослом, медленно отступал к стойке бара. Трое противников, не переставая целиться, следовали за ним. Отовсюду слышались возбужденные выкрики; спрятавшиеся за столик девушки истерично всхлипывали.
Родион уткнулся спиной в стойку и с отчаянием заметил, что враги постепенно рассредоточиваются и заходят с боков.
— Я убью его! — в очередной раз выкрикнул Родион.
Тут Мосол резко рванулся в сторону и заорал:
— Вали его!
Треснул порвавшийся в руках пиджак, и Родион автоматически выстрелил вдогонку вырвавшемуся заложнику. Ноги Мосла подкосились, и он рухнул на пол.
Родион перемахнул через стойку и, пригибаясь, бросился в подсобное помещение. Вслед ему загрохотали выстрелы. Он упал и, развернувшись, открыл отчаянную ответную стрельбу. По нему палили сразу с трех сторон, но больше наугад, в темноту. Во все стороны летели щепки, разлетались осколки посуды, вдребезги разбивались бутылки со спиртным.
Опустошив обойму «Макарова», Родион вскочил и кинулся дальше в глубь длинной подсобки. В этот момент он почувствовал болезненный удар в спину. Выстрелы продолжали греметь: наверное, люди Мосла успели поменять уже не по одной обойме.
Чувствуя, как вся правая сторона тела наливается тяжестью, Родион бежал, лавируя среди картонных коробок, ящиков и упаковок с продуктами и напитками. В конце подсобного помещения он уткнулся в какую-то дверь и распахнул ее. В лицо ударил ослепительный солнечный свет. Не раздумывая ни секунды, Родион рванул на улицу, с ходу перемахнул через невысокий кирпичный заборчик и бросился за угол. Он несколько раз наугад сворачивал то влево, то вправо, пересекал скверы и огороды, бежал по каким-то переулкам. Потом, совершенно обессилев, замер за очередным поворотом.
Тяжело дыша, он стоял с закрытыми глазами, даже не догадываясь, что оказался прямо на базарной площади, где на него со страхом и удивлением уставились люди.
— Кровь! — испуганно крикнула какая-то женщина. — Он ранен!
Родион, ничего не соображая, вклинился в толпу, которая тут же растерянно расступилась. Страх перед этим молодым человеком в грязной окровавленной одежде и с лихорадочно блестевшими глазами заставлял зевак в ужасе отшатываться от него. Родион даже не замечал, что до сих пор продолжал сжимать в руке свой разряженный «Макаров», затвор которого заклинило во взведенном положении.
Когда люди Мосла, держа пистолеты наготове, выбрались из подсобки, беглеца уже и след простыл. Заглянув за ограждение и не обнаружив того, за кем они гнались, парни, как по команде, громко и яростно выругались в бессильной злобе.
Один из них — тот, что был с «береттой» в руке, — мрачно проговорил, тяжело дыша в сторону своего напарника:
— Придется нам парашу хавать, братан! Упустили демона. Теперь такой звон здесь пойдет…
Где-то вдалеке неожиданно взвыла милицейская сирена.
— Давай назад, — рявкнул браток с «береттой», на ходу пряча свою громоздкую пушку в наплечную кобуру под пиджак, и громилы энергичным шагом вернулись в подсобку.
Пройдя через черный ход и склад ресторана, они вновь оказались в его дворике и опешили. Кроме
Южанина и Семена, здесь же, широко раскинув руки, лежал рябой. Отстреливаясь, Родион умудрился-таки попасть ему в голову.
Мосол был ранен, его правая брючина намокла от крови. Он стоял, тяжело привалившись к невысокому заборчику. Тонкие синюшные губы авторитета кривились от боли.
— Свалил, гад! — огорченно доложил хозяину боевик.
Мосол с ненавистью взглянул на него, но промолчал.
— Нужно сматываться, — хрипло добавил второй, — менты вот-вот нарисуются.
Мосол оглядел побоище мутным взглядом и махнул рукой:
— Уходим. А этого, которого упустили… Найти и убрать по-любому. Слышите, стрелки хреновы? Хоть из-под земли мне его достаньте! Иначе и мне, и вам крышка: он слишком много знает.
— Господа, я абсолютно уверен в том, что ни один русский фильм не может демонстрироваться ни в Штатах, ни в Европе. Не в обиду вам будет сказано, Евгений.
— Что вы, Майкл, я нисколько не в обиде. Когда столько времени проводишь на чужбине, то поневоле начинаешь чувствовать себя космополитом. А российские фильмы, как правило, действительно невероятно затянуты и занудны, что наверняка не понравится ни европейскому, ни тем более американскому зрителю. Исключение составляет, пожалуй, лишь авторское кино, адресованное прежде всего интеллектуалам и эстетам, — товар, как говорится, штучный… Хотя, с другой стороны, попробуйте-ка, вложив деньги, организовать в России прокат какой-нибудь, скажем, корейской ленты и собрать на нее публику. Думаете, будут сборы? Ну-ну…