Потом Шпицрутен заявил о каком-то чрезвычайно важном приказе и потребовал от Цамма клятву беспрекословно подчиниться и ни при каких условиях не открывать рта, даже под пытками. В принципе капитан обошелся бы и без нагнетания секретности, но раз начальство требует, капитан Цамм поклялся на Артэме да под очами самого кайзера, чей портрет висел в кабинете.
Затем Шпицрутен вызвал все еще смятенного и растерянного интенданта форта и объявил, что желает устроить инспекцию в пороховом погребе. И это когда время к полуночи подходило. Интендант вместо того, чтобы ткнуть самодура в абзац устава, смиренно стоял, понурив голову, и отирал мокрую и блестящую от холодного пота лысину.
Таким составом они и подошли к воротам погреба. Интендант дрожащими руками вскрыл замок, а комендант наказал Цамму стоять на часах, бдеть и никого не впускать и не выпускать из-за ворот, даже его, коменданта, даже под страхом всех кар земных и господних. Капитан ничего не понял, но приказ есть приказ. Правда, как будет выполнять такой строгий приказ без оружия, Цамм не имел ни малейшего представления, однако отрапортовал «Jawohl, Herr Kommandant» и занял пост. А Шпицрутен с интендантом исчезли за воротами.
Капитан исправно простоял около четверти часа, как новобранец в первом карауле у полкового знамени, пока не почувствовал запах дыма. Цамм поводил носом в ночном воздухе, тщательно принюхался и, хоть был по натуре не из пугливых, почувствовал, как зад потеет. Потому что безошибочно определил и почти сразу увидел, что дымом тянет из порохового погреба.
Раздумывал капитан очень мало и решил, что предпочитает трибунал, расстрел, пять тысяч шпицрутенов, нежели взрыв, который разнесет половину форта. Поэтому Цамм ворвался в погреб и принялся сбивать ползущее к облитой маслом куче тряпья пламя.
Цамм справился своими силами и быстро, благо, пожар начинался от ворот, а интендант, хоть и был бессовестным ворюгой и распродавал казенное имущество чуть ли не через газетные объявления, но за складами следил исправно и не допускал нарушений условий хранения припасов.
Справившись с огнем, капитан спустился в погреб глубже и, пройдя несколько шагов с фонарем в руке, заметил на полу тело интенданта. Тот был мертв, мертвее всех мертвых, хоть и не успел еще остыть. Позже на следствии на вопрос «Что склонило вас к подобной мысли?» капитан Цамм со всей офицерской прямотой отвечал, что к подобной мысли его склонил нож, загнанный хэрру интенданту в подбородок по самую рукоятку.
А вот следов коменданта Цамм не обнаружил. Никаких. Нигде. Комендант просто исчез, как будто и не было его.
Вальтер Цамм не смог ничего объяснить старшим офицерам и был помещен под арест по подозрению в совершении диверсии и убийстве, однако по прошествии двух недель и нескольких допросов был отпущен на свободу. Его спасло то, что ведущего себя странно коменданта в тот вечер видел и слышал почти весь гарнизон.
А затем началось следствие. Большое следствие военного трибунала по делу государственной измены, в котором были обвинены все те офицеры, отчитанные странным комендантом, в том числе Цамм и покойный интендант. Шпицрутен, к слову говоря, до трибунала тоже не дожил — его тело уже утром нашли в одном из портовых пакгаузов связанным и с кляпом во рту. Скончался Эксцелленхэрр, предположительно, от сильной травмы головы.
Естественно, поползли слухи, и уже через пару дней мелкие анрийские газетенки, жадные до сенсаций, пестрили заголовками, что в форте «Зеевахт» объявился не то призрак, не то упырь, не то оборотень-подменыш, явившийся из самой Бездны. Однако никто газетчиков всерьез не воспринимал — в Анрии было не до того. А может, Анрия просто устала за лето от сенсаций.
Трибунал, конечно же, в призраков не верил и, конечно же, мысли не допустил, что хэрр комендант мог находиться в двух местах сразу. Поэтому следствие решило, что подозреваемый был убит уже после неудавшейся диверсии, вероятнее всего, являясь лишь пешкой и ненужным свидетелем в более крупном заговоре. А вот что следствие решило о том, как хэрр комендант исчез из порохового погреба, капитан уже не узнал.
Он проходил свидетелем, но трибунал быстро потерял к нему интерес. Цамм около месяца прослужил в гарнизоне «Зеевахта», после чего его перевели в армию в Тринадцатый драгунский полк. Через четыре года «Чертова дюжина» войдет в состав шестой дивизии «Нордвальде», а капитан Вальтер Цамм погибнет в бою.
Он был действительно хорошим офицером и разумным человеком. Именно поэтому Цамм до самой смерти никому не рассказывал, что несколько дней подряд до той злополучной ночи видел над фортом большую сову, которая с интересом наблюдала за жизнью «Зеевахта» и ее коменданта в особенности.
И даже самому себе запретил вспоминать, как видел большую птицу, бесшумно пролетевшую над крышей порохового погреба перед самым пожаром.
— Заметил кого-нибудь? — спросил Гаспар, поигрывая полупустым бокалом в руке.
— Нет, — ответил сигиец, не поворачиваясь. Из-за музыки менталист больше угадал, прочитав по малоподвижным губам, чем услышал.
— Почувствовал?
— Нет.
Гаспар немного помедлил, наблюдая за Даниэль, вальсирующей по залу то ли с банкиром, то ли с коммерсантом преклонных лет, субтильной комплекции и с огромной лысиной в пегих волосах, спускающихся по вискам жидкими бакенбардами.
— Думаешь, переговоры пройдут спокойно, а мы ошиблись? — спросил он.
— Нет, — предсказуемо ответил сигиец.
— «Нет» — не пройдут или «нет» — не ошиблись?
— Да.
— Ты самый душевный собеседник, что мне доводилось встречать, — усмехнулся Гаспар почти искренне.
Сигиец повернул к нему голову, сверкнув отраженными в серебряной поверхности глаз огнями свечей.
— Это сарказм?
— Нет, — отозвался менталист совсем не саркастичным тоном, пряча несаркастичную ухмылку в бокале шампанского.
Третий вальс подходил к концу, а все было тихо и спокойно. Насколько это возможно в заполненном сотней людей бальном зале, где играет музыка целого оркестра. Гаспара это начинало злить. За три вальса он успел проникнуть в голову почти каждого, пооколачиваться рядом с их сознанием и считать каждую мысль, которую гости навязчиво обдумывали, — и ничего, только зуд внутри черепа и разгорающиеся головные боли. Обычные бытовые, рядовые мысли обычных людей. Кому как не менталисту знать, что независимо от ранга, чина, звания и положения в обществе в сути своей люди одинаковы, и девять из десяти их мыслей начинаются с «я хочу», «мне надо» или «мне должны и обязаны».
Музыка стихла, танцующие остановились, раскланялись под аплодисменты зрителей, расположившихся вдоль стен зала. Не то банкир, не то коммерсант, не то какой-то там посол поцеловал Даниэль руку и намеревался увлечь за собой для важных знакомств, однако графиня с танцевальной грацией вывернулась из его рук и, раздаривая очаровательные улыбки публике, вернулась к Гаспару и сигийцу, державшихся особняком. Не то купец, не то посол хотел ее догнать, но отказался от своих намерений, встретившись с немигающим взглядом Райнхарда.
— Ну? Как успехи, господа? — поинтересовалась Даниэль, восстанавливая дыхание. — Есть какие-нибудь изменения?
— Нет, — хором ответили Гаспар и сигиец.
— Я так и думала, — хитро улыбнулась чародейка. — А у меня, представьте себе, кое-что есть.
— Неужели? — скептически хмыкнул менталист.
— Угу. Я знаю, кто убийца, — полушепотом произнесла Даниэль, привстав на цыпочки.