— Именно так, нобельхэрр.
— В таком случае я имею доложить, что «Анрийский вестник» врет, как сивый мерин!
— Неужели?
— Позвольте, я расскажу, что случилось на самом деле…
Даниэль встречала мало мужчин, способных заставить ее отвести глаза. Она сама не понимала, отчего и почему, это просто происходило. Шах Мекмед-Яфар Мекметдин был одним из таких мужчин. Шествуя по бальному залу в сопровождении приближенных, министра Освальда Бейтешена и самого Шталендхэрра генерал-губернатора Альбрехта фон Крихерай, шах нашел чародейку в толпе гостей, на секунду встретился с ней взглядом, который та не выдержала. У Даниэль даже щеки зарделись.
Шах был молод, немногим старше Гаспара или Эндерна. У него было породистое, белое лицо и карие глаза с чуть насмешливым, хитрым взглядом. Мекмед-Яфар был высок, обладал благородной, прямо-таки царской, и по-офицерски прямой осанкой. Носил кабирский, как определил какой-то знаток рядом, мундир полковника гвардии мукарибов с пурпурной перевязью кабирского посла и парой орденов за какие-то заслуги перед отечеством и братом. На вкус Даниэль кабирская военная форма почти ничем не отличалась от ландрийской, да и если честно, чародейку больше занимало, что под ней.
Освальд Бейтешен заинтересовал чародейку мало. Министру иностранных дел Империи было за пятьдесят, и он относился к числу тех мужчин, которые если и растут, то только вширь. Генерал-губернатор оказался еще менее интересным — обычный мелкий чинуша-казнокрад с эталонно-карикатурной, с революционных плакатов внешностью мелкого чинуши-казнокрада, хоть и какой-то там герцог и чуть ли не лучший друг князя Леопольда. Что у Шталендхэрра под мундиром Даниэль не интересовало вообще. Да и если судить по внушительному могильному кургану, из-за которого орденская лента висела на Крихерае почти в обтяжку, от того павшего героя не добьется ничего вразумительного даже самый опытный некромант.
Кажется, ты не о том думаешь, упрекнул Гаспар.
Даниэль хмыкнула, осторожно потирая кончик носа.
Ты тоже, отозвалась она. Если мы ошибемся, то развяжем войну. Ты учел это?
А если не ошибемся — все равно развяжем войну, подумал Гаспар с неожиданной для себя легкостью и беспечностью. Так что выбор у нас невелик.
Нашел хоть что-нибудь?
Ничего, ответил менталист. Я прослушал всех в зале — никого. Ни одной неосторожной мысли. Ни одного подозрительного намерения. Я начинаю думать…
Я знаю, оборвала его Даниэль. Давай еще раз.
Гаспар глубоко вздохнул, собираясь с силами. Он проделывал одно и то же уже больше часа с неизменным результатом. Продолжал односложно и однообразно отвечать стоявший рядом сигиец. В какой-то момент Гаспар поддался малодушию и решил, что все это сплошная афера, пустышка, которая должна отвлечь от чего-то более важного; что все потраченное время и усилия привели ни к чему.
Однако, когда в зал вошла процессия, усилилось сложно передаваемое и объяснимое напряжение. Возникло предчувствие чего-то неизбежного. Гаспар не был фаталистом и яростно отрицал фатум. Наверно, это была интуиция. Женская. Все-таки сейчас у него была одна с Даниэль голова на двоих. Но он проверил весь зал еще раз, пока генерал-губернатор выступал с приветственной речью, — и абсолютно ничего. Барон-параноик Гранди, как это ни было бы смешно, оказался прав: наиболее вероятным убийцей мог оказаться кто угодно и в то же время никто.
Гаспар принялся вновь терзать свою голову. Он снова за вечер вышел из себя почти в буквальном смысле.
Его в который раз обволокло, погрузило в плотный кисель переживаний, настроений и мыслей множества людей. Раздражение. Восторг. Нетерпение. Усталость. Томление. Радость. Разочарование. Интерес. Сомнение. Уверенность. От этой густой, обволакивающей и тяжелой массы зудело под черепом. Она давила, душила, вызывала приступы паники, и с каждый разом все сильнее.
И мысли всех и каждого в этом зале. Голоса, шепот, крики, визг, плач, отчаянный вой, шипение отовсюду и ниоткуда. К каждому нужно «прислушаться», уловить смысл еще до того, как мысль станет словом…
Гаспар резко замер, почувствовав что-то знакомое, и вернулся в свое тело до того, как осознал, что именно почувствовал, в мир слов и звуков, где министр Бейтешен произносил свою речь.
Менталист едва слышно зашипел, сдавливая себе виски:
— Он здесь.
— Кто? — так же тихо спросила Даниэль, держа его под руку.
Гаспар не ответил, молча поделился образом ленты, скользящей меж людей.
Это снова он? С турнира Вортрайха?
Да… И кажется, я догадываюсь, кто именно.
Гаспар глянул на чародейку, прищурив левый глаз, и едва слышно рассмеялся.
Как же я сразу не понял… Зачем подсылать фанатика-убийцу извне, когда можно сделать фанатика из любого, кто внутри? Да так, чтобы он был убежден, что это его собственное желание, о котором он даже не задумается до самого исполнения и о котором никогда больше не вспомнит?
Ты уверен?
Конечно, через силу усмехнулся Гаспар. Я бы так и сделал.
Даниэль осторожно обернулась на ближайших гостей.
Но кто?
Кого угодно. Кого бы ты выбрала?
Я бы справилась сама. Но если бы было нужно… Того, на кого подумали бы меньше всего. Кто привлекал бы меньше всего внимания.
Или больше всего…
…но обязательно такого, кто мог бы спокойно подходить к жертве…
…а в нужный момент мог бы оказаться ближе всех…
Министр закончил торжественную речь, и в зале загремели овации. А пока гремели аплодисменты, ни Гаспар, ни Даниэль не заметили, как стоявший все это время рядом сигиец просто исчез.
Глава 53
— Барон Умберто Гранди? Мейнский посол?
— Он самый. Этот полоумный старикан вдруг выбежал на центр зала и как заорет во все горло: «О, боже! Я убит!» — и хлопнулся на пол. Все аж подпрыгнули, а принц кабирский от неожиданности чуть язык не прикусил.
— Барона убили?
— Да как же! Живее всех живых. Этот Гранди… у нас же доверительная беседа?
— Практически интимная.
— Этот Гранди, доложу я вам, просто умом тронулся на старости лет. Я, конечно, сам не слышал, но, говорят, он весь вечер ходил взвинченный и донимал всех, будто бы у него какие-то секретные сведения, а его самого собираются убить. И не абы когда, а именно тем самым вечером на приеме. На глазах у всех.
— То же самое пишут в «Городских страницах».
— Ну-у-у… иногда даже выдумщики и сказочники попадают пальцем в небо, правда?
— Святая истина. Так-так. Что произошло дальше?
— Сложно сказать. Да и если честно, я очень плохо помню.
— Расскажите, что помните.
— Хм… кажется, кто-то вдруг закричал «Убийца!» Среди гостей началась паника… Его высочество закрыла личная охрана… хотя нет… это, кажется, случилось уже позже — охрана почему-то замешкалась. Да-да, замешкалась, это я помню отчетливо, потому что на нашего министра… На нашего министра набросилась какая-то женщина.
— Женщина?
— Да. Из гостей. К сожалению, церемониймейстер поставил меня слишком далеко от послов — я не разглядел… Да и началось бурное движение, сами понимаете. А та стояла на почетном месте, почти рядом с нашим министром. Вот и бросилась. Говорят, самоотверженно закрыла министра собой от пули.
— То есть барон Гранди все-таки не выдумал и действительно заметил среди гостей убийцу?
— Не знаю… Говорю же: я был слишком далеко…
— Но ведь это вы дали интервью газете «Городские страницы».
— Откуда вы?..
— Вы сами рассказали об этом. У нас же доверительная беседа, не забыли?
— Ах да… да, конечно… А на чем я остановился?
— На интервью газете «Городские страницы».
— Да, интервью… Да не давал я «Страницам» никакого интервью, а просто написал для них статью, которую опубликовали анонимно. Понимаете, в редакции всех анрийских газет заблаговременно сообщили — известно кто, разумеется, — чтобы ни на что не рассчитывали. Освещать прием в Люмском дозволили только «Вестнику», известно почему, разумеется. Но это несправедливо и неправильно. Я всего лишь восстановил справедливость!