К своим обязанностям гвардейцы приступили только спустя полминуты, если не больше. Они оттащили графиню за руки. Графиня была в крови — ранена в живот. Крови успело натечь много, залило все платье. Гвардейцы пришли в растерянность. Графиня же крикнула — цитату приводить не решусь, но в общем смысле'
— Отъебитесь, мудаки затраханные!!! — истерично заверещала Даниэль, метавшаяся и бившаяся в руках двух гвардейцев. — Министр! Недоебки, министра держите!!!
В животе жгло от боли. Перед слезящимися глазами поплыл кровавый туман. По венам потекла черной жижей мерзость. Даниэль почувствовала, как тонет и захлебывается в болоте, из которого вместо нее всплывает та, другая, которая спала слишком долго и успела изголодаться по хорошему веселью.
— Министр!
Ее скрутил спазм, болезненно сокращающий мышцы живота. В расплывающемся по платью красном пятне проступило черное, жирное, маслянистое. Даниэль содрогнулась, выдавив из себя не то хрип, не то смех. Из-под ворота и левого рукава выползли тугие жгуты вздувшихся вен, уродливо рассекающих чернотой белую кожу. Рот наполнился голодной слюной предвкушения.
'…в общем смысле, что у министра пистолет.
После этих ее слов мы действительно заметили у министра в руке карманный пистолет, уже разряженный, от которого, впрочем, хэрр Бейтешен тотчас избавился и предпринял попытку напасть на его высочество Мекмед-Яфара сзади врукопашную. Охрана шаха уже среагировала и закрыла его от возможного нападения из зала, но кто же из нас мог хотя бы в мыслях допустить, что нападения стоит опасаться со спины?
Гвардейцы оставили раненую графиню и попытались остановить потерявшего разум министра, однако именно в этот момент'
VII
По залу пронесся резкий неуместный, невозможный и невероятный в Люмском дворце рев дикого животного — черной пантеры, невесть откуда появившейся здесь.
Огромная кошка совершила невероятно длинный и грациозный прыжок мимо отскочившего в сторону кабирского шаха и всей своей массой сшибла министра с ног, повалила на пол, уселась на нем, придавив лапами. Освальд Бейтешен ударился затылком о мраморные плиты и на миг потерял сознание. А придя в себя, увидел над собой оскаленную кошачью морду и заорал во все горло. Пантера зарычала, щелкнула зубами у самого носа министра, вынудив того умолкнуть на полузвуке, зажмуриться, затаить дыхание и вжаться в пол. Затем угрожающе нависла над ним, скаля зубы, шумно обнюхала и лизнула министра красным языком в лицо.
Освальд Бейтешен осторожно открыл один глаз, и ему опять захотелось заорать во все горло, но получилось только икнуть, давясь воздухом.
На нем сидела, крепко обхватив бедрами, смуглая круглолицая женщина с черными, как смоль, блестящими волосами. Министр смерил ее ошарашенными глазами, остановившись на пышном бюсте, прикрытом парой шелковых лент, снова икнул и потерял сознание. Теперь уже надолго.
Женщина выпрямилась, тряхнула волосами, тонко звеня крупными золотыми серьгами, и зажмурилась с непередаваемым кошачьим самодовольством.
'…будто бы сам Господь проклял тот вечер и разверз разлом на Ту Сторону!
«И явился градам Арамским Зверь Бездны, един и во множестве, с телом льва, хвостом змеи, крылами птицы и главою Блудницы, чье чрево родит Раскольника».
Явившийся из Бездны зверь вызвал массовый, да простят нас читатели за Артэмские цитаты и метафоры, исход из Большого зала. Ибо выше сил человеческих то было! Все, кто еще стоял на ногах, общей лавиной, приливной волной понеслись к дверям, где было их единственное спасение. Не заботясь ни о чем и ни о ком, кроме себя, люди сметали тех, кто не видел Зверя чудовищного, захватывали в общий поток и несли прочь от проклятого места этого.
Вся масса людская навалилась на двери, колотя в них, требуя и моля немедля отворить.
Молитвы их были услышаны, и отворились врата небесные, за которыми ждали ангелы Господни с мечами огненными — такими, по крайней мере, в тот миг предстали гвардейцы с саблями, благоразумно расступившиеся перед натиском бегущей толпы…'
— Зверь из Бездны? С телом льва, змеиным хвостом, орлиными крыльями?
— Ну-у-у… я чуть приукрасил.
— А как же правда?
— А это и есть правда, только…
— Приукрашенная.
— Послушайте, если бы я просто написал, что две женщины вдруг превратились в зверей, кто бы в это поверил? А вот тварь из Бездны…
— Какие женщины?
— Ну кабирки, из делегации. Когда начался переполох, одна из кабирок распахнула шелковую накидку, в которую была замотана, превратилась в кошку и бросилась на магистра.
— А вторая?
— А вторая просто стояла и вдруг обвалилась.
— В каком смысле?
— Да в прямом: стояла в накидке своей, зеленой или красной, точно не помню, и раз — обвалилась, как будто никого под ней. А из-под тряпок на полу выползла змея. Но тут народ уже валом попер прочь, меня буквально вынесли в коридоры, понятия не знаю, что дальше происходило.
Первый удар сердца был оглушительным. Первый вдох вызвал паническую истерику.
Она завопила, раздирая пересохшую глотку. Завизжала от переполнившего ее ужаса. Заговорили все чувства разом, в один момент, доводя до бешеного безумия. Если бы мозг, на который сразу обрушились все телесные ощущения и в который ворвалась окружающая реальность, имел возможность что-то решать и предпринимать какие-то действия, немедленно бы вышиб себя самого, вставив в рот дуло пистолета. Если бы сейчас понимал, что такое пистолет.
Кто-то схватил — кажется, это так называется — ее и попытался обездвижить, придавить. Она заверещала еще громче, замахала чем-то… это зовется «руки». Начала брыкаться, впилась куда-то зубами. Сразу стало свободнее.
Легкие жгло от наполняющего их воздуха. По венам начала циркулировать стоявшая кровь, которую погнало отбивающее барабанную дробь сердце. Где-то внизу болело. Жгучая, острая боль раздирала живот. Почему? Так быть не должно!
Она положила туда руку. Кто-то опять ее схватил, но она слепо отмахнулась. Вроде бы она все еще вопила? Или это прерывистые, частые стоны? Нет, это жадные, быстрые вдохи. Со свистом, с хрипом, но это ее дыхание. Она дышит! Как же она изголодалась по воздуху! Она глотала его, захлебывалась, но раскрывала рот шире и пила его, не успевая проглатывать. Ей нужен воздух, весь, сколько есть и еще! И все-таки это стоны. Она стонет при каждом вдохе и выдохе. Стонет от боли, от страха, от удовольствия и счастья.
Шум. Она слышит какой-то шум. Что-то кроме стука в ушах и в груди. И уже какое-то время. Это… слова? Что они значат?
—…яг! Ля……ука!…ежи……зда… тупая!
Ежи? Причем тут ежи?
—…тупая, какая же ты тупая, упертая блядища!!! Лежи, падла, пока сам не прибил!!! — орал кто-то в ухо.
Кто-то знакомый… Ярвис? Ярвис. А она? Кто она?..
Чародейка на рефлексе отвесила полиморфу звонкую не то пощечину, не то оплеуху.
— Да ебать тебя неловко! — зашипел оборотень. — Сдурела⁈
— Не называй меня блядищей!
Она снова сидела. Когда успела — сама не поняла.
Зрение почти вернулось. Подслеповато щуря слезящиеся глаза, она огляделась, ничего не понимая. Увидела Эндерна, который стоял, злобно сверкая желтыми птичьими глазами, и прижимал голову к левому плечу. Все-таки она его достала.
Даниэль опустила взгляд. Увидела свои голые ляжки. И трясущиеся от частого дыхания груди. Тоже голые. Она вся голая! Чародейка инстинктивно прикрылась руками, но что-то помешало. Сделалось больно где-то слева.
Даниэль присмотрелась, сфокусировала все еще плывущий взгляд и тихонько пискнула.
В левой груди страшно и мерзко качалась здоровенная стеклянная колба на тонкой полой игле. Поршень был надавлен до упора. Даниэль выдернула шприц и, тонко взвизгнув, отшвырнула его в сторону. По ушам ударил оглушительный звук бьющегося стекла.