Авроре захотелось вставить давнюю шутку про то, как комитет нравственности Ложи борется с аморальным поведением, героически снюхивая срам и самоотверженно запивая его стыдом, но не стала.
— А потом ты воскрес, — сказала она вместо этого, — и стал погибшим сыном Имперского промышленника Гаспаром Франсуа Этьеном де Напье. Что же ты сделал первым делом? Наверно, отомстил всем тем, кто тебя подставил?
— Первым делом я внедрился в круг вольных артистов и несколько месяцев собирал через них компромат на влиятельного магистра Собрания Ложи, — возразил Гаспар. — А потом узнал, что сын того деятеля скончался от сифилиса. Любящий отец не смирился с потерей и пустил себе пулю в голову, а демон-потрошитель больше никогда не появлялся. Небось, вернулся в свое измерение на Той Стороне, — невесело усмехнулся менталист.
— А что с той чародейкой? — холодно и как бы между делом осведомилась Аврора, уделяя внимание своим туфлям, выглянувшим из-под юбки.
— Не знаю, — пожал плечами Гаспар, уделяя внимание противоположенной стене. — Я о ней больше ничего не слышал. Вроде бы спешно выехала за границу. Возможно, даже в Салиду.
Они снова провели несколько минут в молчании. За дверьми в одну из многочисленных спален дворца на Имперском проспекте кто-то бродил и чего-то настойчиво требовал — Аврора не разобрала.
— Этот твой… Райнхард… так и не объявился? — нарушил молчание Гаспар.
Чародейка раздраженно заворчала. Уже пару дней ее не покидало мерзкое, отвратительное и болезненное чувство, которое она если и испытывала когда-нибудь, то уже давным-давно позабыла.
— Не-а, — фыркнул она. — И не объявится. Зачем ему это?
— Ты сама говорила, что он привязан к своим вещам.
— Если бы они были ему нужны, он бы уже нашел способ их забрать.
— Может…
Аврора оперлась о кровать, повернула на Гаспара голову.
— Ты сам-то в это веришь? — усмехнулась она.
— Всякое бывает.
— Если бы его убили, нашли бы тело, а его нигде нет, — заметила Аврора. — Ну не растворяется же оно, чтобы следов не оставить! Нет, Гаспар, — упрямо помотала она головой, — он просто взял и сбежал, обведя нас вокруг пальца.
Чародейка молча поводила ногтем по зубьям гребня.
— Мы считали себя слишком умными… Я считала себя слишком умной! — зло воскликнула Аврора. — А он просто попользовался мной, дурой наивной. Я, как девка нецелованная, купилась на его сложную мину, тяжелый взгляд и милейшую детскую прямоту и непосредственность маньяка-психопата, а он оказался царем лжецов и королем обмана!
— Он не умеет врать, — сказал Гаспар.
— А он обвел нас вокруг пальца, ни разу не соврав, — рассмеялась Аврора.
— Хм, — задумался менталист. — Ложь порождает недоверие, а недоверие — плохой союзник, — тихо проговорил он.
Чародейка не обратила внимания.
— Я все думала и гадала, — продолжила она возбужденно, — почему Дьявол ночи, Анрийский призрак, шедший за своим Машиахом по трупам от самого Шамсита, вдруг оказался таким покладистым и сговорчивым. И меня осенило! Он понял, что сможет нас использовать. Может быть, еще на Лодочной улице, едва увидел нас.
— Ты перегибаешь.
— Да? — едко ухмыльнулась Аврора. — А почему он не убил нас? Неужели думаешь, что из милосердия? Нет, он сразу понял, кто мы, а убедившись в этом, решил использовать нас, прикинувшись послушным дурачком. Мы расшифровали для него письма Ратшафта. Мы отыскали для него ван Бледа, от которого он сразу же избавился, чтобы не мешал его планам. Мы взяли для него Вортрайха и договорились с Шестеркой. В конце концов, мы провели его в Люмский дворец!
— Зачем? — холодно спросил Гаспар.
— Затем, что там будет Машиах. Мы сами ему сказали об этом. Или же… он об этом знал с самого начала, потому что…
— Почему?
Аврора неуютно поежилась, обняла себя за плечи.
— Помнишь, он говорил, что Машиах способен менять внешность? И не только внешность, а полностью становиться тем, становясь тем, чью душу заберет. А что, если…
— Тогда, получается, я тоже Машиах, — раздраженно перебил Гаспар. — Ведь и я видел его. А значит, все это время водил вас всех вокруг пальца, а так-то я не настоящий. Осталось теперь выяснить, зачем мне все это было нужно и сколько еще осталось выдуманных меня.
— Прекрати, — поморщилась Даниэль, — не то я совсем запутаюсь. Я уже потерялась в причинах и следствиях, а теперь перестаю понимать, кто во всей этой истории настоящий, кто — плод чьего-то больного воображения. Еще чуть-чуть, и решу, что тоже кем-то выдуманная, а вся моя жизнь — не более чем издевательство ради смеха и весельЯЙ!
Она подпрыгнула на кровати от боли и предательской неожиданности и потерла ляжку, мстительно косясь на Гаспара.
— Достаточно по-настоящему? — участливо спросил он.
— Больше так не делай, — хныкнула чародейка.
— А ты больше не будешь разрождаться безумными теориями?
— Не обещаю. Да и какое мои теории имеют уже значение? Давай тогда просто помолчим, а? — предложила Аврора. — И порадуемся, что все это наконец-то закончилось. Хотя бы для нас. Хотя бы пока.
Заключение
—…и вот, — продолжил Манфред фон Хаупен, — мой дорогой племянничек, которого я всю его жизнь считал безмозглым, злобным идиотом с эдиповым комплексом, проворачивает аферу века и, как сказал бы Ярвис, выставляет главное хранилище Ложи за спиной у мамочки, папочки, а что самое нехорошее — доброго дядюшки. Скажу по секрету — никому только не выдавайте — такого даже я не ожидал, а это верный признак, что старею.
Манфред сидел, закинув ногу на ногу, в похожем на трон кресле в уютном кабинете особняка на Имперском проспекте. В комнате было темно — за окном давно наступила ночь, — свет давал только камин по левую руку от первого мастера Ложи. Напротив Манфреда на стульях сидели Гаспар, Эндерн, а между ними Аврора. Все трое — в напряженных позах. Паук редко встречался со своими агентами лично и еще реже организовывал с ними душевные посиделки — ему хватало общения через проекцию. Но так уж вышло, что они оказались в одном доме. И у Манфреда возникло желание поговорить.
Примо антистес и его челядь оккупировали чей-то дворец на самой важной улице Анрии, бесцеремонно выгнав хозяина, то ли банкира, то ли владельца какой-то торговой компании. Хотя со стороны это выглядело так, что хозяин недвижимости польщен визитом третьего, а кое-кто был уверен, что и вовсе второго, лица Вселандрийской Ложи чародеев и добровольно оказывает содействие, исполняя свой гражданский долг. Возможно, даже верил в это. Может, считал, что это неплохой повод насладиться раннеосенними пейзажами сельской местности на Южном Берегу и попрактиковаться в живописи.
Если и был в вольном городе Анрии, свободном от чародейского влияния по уложению Кодекса Ложи от 1506 года, кто-то, кому поведение и нрав Манфреда фон Хаупена казались вызывающими, то это был тот, кто почему-то ничего еще не слышал о его сестре — Фридевиге фон Хаупен. Госпожа консилиатор, не размениваясь по мелочам, заняла все правое крыло Люмского дворца, в котором обычно останавливались члены императорской фамилии и их ближайшие родственники. Его высочество шах Дакил-Джаара Мекмед-Яфар Мекметдин занимал левое крыло.
— Вряд ли Пауль был в курсе всех подробностей аферы, в которую ввязался, и не знал, что три из четырех талисманов были не более чем наживкой. План состоял в том, чтобы скормить Ложе и жандармерии группу юных революционеров, нацелившихся на самого императора, и пока мы будем заняты беготней и выяснением, кто посмел влезть в святая святых, спокойно завершить начатое. Если бы не ваша встреча с Гиртом ван Бледом, не ваша наблюдательность и бдительность, этот план вполне себе удался бы.
— Вот только талисман возврата ван Бледа не был украден из хранилища Ложи, — осторожно напомнила Аврора.