Чародей Бруно вообще не впечатлил. Обычный богатый дядя в хорошем фраке, привыкший срать в уютном сральнике, как таких называли в Модере. Бруно так и не понял, отчего это Эндерна как подменили, едва дядя вошел в комнату богатого дома где-то на Имперском. Было тут так красиво, богато и чисто, что Маэстро невольно испытал чувство вины, что приперся сюда в пыльных туфлях, которые за два месяца бесконечных скитаний по Анрии, несмотря на все разногласия, стали родными да и приобретали уже приемлемый разбитый, потасканный, побитый вид.
— Бруно… — представился Бруно и, почувствовав, что надо добавить что-то еще, добавил: — Начальник.
Манфред недоуменно изогнул бровь
— Бруно начальник? — переспросил он. — Над кем?
Маэстро почувствовал, как подступает легкое раздражение. И юморок у дяди такой себе. А ноги болят от усталости. И спать хочется. И есть.
— Просто Бруно, — сказал Бруно, как можно бесстрастнее.
— Ага, — криво усмехнулся чародей. — Ну что же, просто Бруно, искренне вам сочувствую, — он развел руками и сложил их на животе. — Вы связались с очень дурной компанией.
Бруно почесался за ухом.
— Да я как-то и сам понял, — хмыкнул он, — но спасибо, что напомнили.
— Однако, — продолжил чародей, выдержав паузу, — несмотря на достойные сожаления связи, вам удалось выжить. А это настоящий талант. Не расскажете, что еще вы знаете? Что умеете? Может, у вас есть какие-нибудь пожелания?
Бруно украдкой глянул по сторонам. Хотелось обернуться на Эндерна, но Маэстро и так как будто видел недовольную морду оборотня и его сжатый кулак, как бы говорящие «Только не проебись».
Бруно вздохнул. Как ему все надоело, как он от всего устал…
— Ничего не знаю, — быстро ответил он. — Ничего не умею. Хочу ничего не делать и получать за это деньги.
Высокомерная приветливость на лице Манфреда сменилась растерянностью, а затем откровенным неудовольствием человека, не привыкшего слышать дерзость в свой адрес. За спиной послышалось громкое сопение. Бруно за пару секунд нарушил все инструкции, которые Эндерн зачитывал несколько минут и грозил за их нарушение серьезными последствиями. Но Бруно было все равно — ему хотелось побыстрее выйти отсюда. Любым способом.
— Хм… — хмыкнул Манфред, поглаживая бороду. — Хм… ну что ж… — протянул ничего хорошего не предвещающим тоном, поглядывая Бруно за спину. И неожиданно расплылся в широкой, хитрой улыбке, шагая к Бруно: — Идеально! Вы, — — он фамильярно положил ему руку на плечо, — именно тот, кого я так долго искал.
— Здрасьте.
Бальтазар Гайстшписен уже дочитал «Анрийский вестник», давно допил кофе. Взглянул на часы — стрелки показывали тринадцать минут первого.
— Опаздываете, Бруно, — вместо приветствий заметил он.
— Ага, — покивал Бруно. — Больше не буду.
Не нужно было быть менталистом и считывать чьи-то мысли, чтобы понять: нагло врет. Бальтазар не любил наглых людей, но никогда не злился на них. Было средство борьбы с ними гораздо лучше — он просто доставал блокнот и молча, без эмоций делал запись.
Но Бальтазар не взял с собой блокнота. Да и не на том он в Анрии положении, чтобы такие записи кого-то пугали, но привычки, привычки…
— Ну так что, — улыбнулся Бруно, сверкнув дыркой на месте верхнего зуба, — будем глазки друг другу строить или дело делать?
— Время дорого, — согласился Гайстшписен. — Как отсюда быстрее всего добраться до Модера?
За окном снег заваливал улицы и крыш столицы. А в камине восхитительно потрескивал огонь. Ощущение тепла и уюта, запах фруктов и женских духов погружали в сон, напрочь отбивая желание вставать и куда-то идти.
Манфред фон Хаупен лежал на удобной софе, вместо подушки используя мягкие бедра Аши. Девушка не возражала. Она сидела, откинувшись на спинку, и неторопливо отправляла себе в рот сочные дольки апельсина из вазы с фруктами на столике при софе. Иногда откусывала дольки по кусочку, брызгая во все стороны сладким соком, который потом тек по красивым губам, капал с острого подбородка на пышный обнаженный бюст. Манфред журил пальцем, но Аша лишь хихикала в ответ, а ее тяжелые груди с коричневыми сосками колыхались и вздрагивали до того завораживающе, что дух захватывало. Смуглая бесстыдница прекрасно чувствовала настроение хозяина и понимала, когда ей можно почти все.
Такое чутье ей досталось от животной формы, а вместе с ним и немота. Среди оборотней это было широко распространено: каждый при рождении получал что-то от духа-хранителя, но зверь требовал что-то взамен. У Аши он забрал голос. Так, по крайней мере, полиморфию объясняли когда-то, когда по обе стороны Саламановой Граты рождались люди, способные обращаться животными. Манфреду нравилось это объяснение, оно выглядело поэтичным, оттого не хотелось портить его прозаично поврежденными трансформациями организма голосовыми связками.
Очередная капля сока упала первому мастеру на щеку. Он нехотя раскрыл глаза и недовольно проворчал. Аша по-кошачьи сощурила золотые глаза, сложила блестящие губки бантиком и собрала кончиком пальца потревожившую хозяина каплю, поднесла ко рту и слизнула.
— Бесстыжая, — буркнул Манфред и культурно зевнул. — Максим, на чем мы остановились?
Карлик сидел на резном стуле на расстоянии вытянутой руки от софы и болтал ножками. К смуглым прелестям Аши он был поразительно равнодушен, как и ко всем женщинам в целом. Даже обе вертихвостки не сумели добиться ничего, как ни пытались. Иногда Манфред поддавался всеобщей глупости и тоже начинал подумывать, что Максимилиан выбрался из какой-нибудь пещеры горного короля. Сам карлик ничего о себе никогда не рассказывал. Как и Аша, был нем, но не от рождения, а потому, что кто-то отрезал ему язык. Возможно, даже сам. Впрочем, для Манфреда это было дополнительным положительным качеством. К тому же у Максимилиана имелись куда как более ценные таланты — навык скоростного письма, а главное — феноменальная память, которой Манфред доверял то, что не доверил бы себе или бумаге.
Максимилиан протянул чародею исписанный блокнот. Манфред лениво полистал несколько последних страниц, отбиваясь от Аши, которая пыталась скормить ему огромную виноградину.
— Ну, — прожевав ягоду, подытожил он, — похоже, все. Я ведь ничего не забыл? Никого не упустил?
Максимилиан быстро стер рукавом мантии небольшую доску, к помощи которой прибегал, когда простого ворчания и кивков ему уже не хватало. Быстро написал что-то мелом и развернул к чародею.
Манфред прочитал и закатил глаза.
— Опять? — мученически простонал он. — Неужто ты до гроба будешь мне об этом напоминать?
Карлик с серьезным видом покивал. Чародей поднял на Ашу взгляд.
— Ну ты видишь? — пожаловался он. — Видишь, что со мной творят эти четыре с кончиком фута тоталитаризма? Большой Максим так мной не командует, как его маленькая копия!
Аша надулась, поджала губы и погрозила карлику пальчиком, звеня каскадом золотых браслетов.
— Напомни-ка мне, карманный ты мой диктатор, за что я вообще тебя держу при себе?
Максимилиан стер с доски и написал.
— И то верно, — быстро сдался Манфред. — Ну, Максим, понимаешь, я не хочу, чтобы хоть где-то были следы и намеки на мои позорные провалы. Даже в твоей голове.
Карлик задумчиво почесал куском мела длинный нос, стер с доски и картинно вывел на ней: «КОНЕЦ?»
Манфред заглянул в блокнот, подкрутил кончик бороды.
— Пожалуй, ты прав, — глубоко вздохнул он после раздумий. — Как и всегда. У нашей истории и впрямь должен быть постскриптум.
Post Scriptum
Столица,
январь 1637 года от Сожжения Господня
Ночное небо окрасили яркие огни салютов и фейерверков, а над острыми шпилями башен Arcanum Dominium Magnum возвысилось огромное поздравление и пожелание счастья в новом году, видимое из любой части украшенной гирляндами и бумажными фонариками столицы. Люди заполонили площади и улицы, делились счастьем и радостью друг с другом. Веселье и гулянья гремели везде: от изысканных балов в Гольденштернском дворце и в Третьей Башне Dominium Magnum до всеобщих пьянок в самых дешевых кабаках на окраинах и в столичных трущобах. Даже у разведенных костров кто-то находил способ хоть как-то поделиться тем малым, что есть.