— Todo esta bien. Parece que vinieron por mi, — раздался другой голос и речь успокоения и мужчины увидели как ним навстречу вышла черноволосая чуть смуглая девушка, с тонкими чертами лица и красивыми выразительными глазами неописуемого сине-зелёного цвета в чёрном платье с длинным рукавом. — Я д-давно не-не слышала новоимперского. Кто вы и откуда явились?
— Мы пришли от твоего отца. Ты же помнишь его, — заговорил Эстебан, пока Комаров стоит рядом. — Данте Валерон.
— Да… отец. Я… я давно его не видела. С тех самых пор похищения, — Эстебан заметил, что в очах девушки сверкнули слёзы. — Я… я… не понимаю.
— Мы можем тебя к нему отвести, — Эстебан показал на самолёт. — Через столько времени ты встретишься с ним.
— Что?! — вскрикнула Марта. — Как!? Вы вообще кто!?
— Нет времени объяснять, — фыркнул Эстебан. — Мы рискнули жизнями, чтобы тебя вытащить! — давит парень. — Так пожалуйста, будь добра нам помочь!
— Постой, — пихнул его Комаров, разместив на земле чёрный диск и посмотрев на девочку. — Тебе есть с кем поговорить, — после этого он обратился к рации и нажал кнопку на диске. — О’Прайс. Веди её к галлопроектору.
Из материи света и пучков его стало собираться светло-синее изображение, пока не выдало фигуре человека. Прекрасная женщина с волосом под каре, но немного обезличенная из-за технических особенностей. Однако даже голографические глаза выражают боль и печаль.
— У вас гости! — кричит О’Прайс. — Целая рота ополчения.
— Вы тут разговаривайте, а мы их удержим, — Комаров махнул Эстебану, и они ушли в бой.
— Т-ты к-кто? — дрожащим голосом спросила юная девушка. — Я-я т-тебя не-не знаю, ено т-твоё лицо. Я его помню.
— Марта… — раздался голос из динамиков.
— Д-давно я не слышала э-э-этого им-имени.
— Я — Сериль. Твоя мать, — девушка положила на щёки дочери голографические руки, будто бы она была здесь, сама женщина разрыдалась.
— Я… я не верю. Как? Сер… Мать?
— Да… это я. Ты же помнишь меня. Мой голос, моё лицо.
— Да… мама.
Пока мать пытается убедить дочь в родстве, Комаров и Эстебан держат наплыв орды ополченцев, которые всё же решили или пленить нарушителей или убить.
— Мы их долго не удержим! — кричит Эстебан, подгоняя последний магазин в пистолет, прячась за каменным укрытием. — Проклятье, О’Прайс, сделайте что-нибудь прямо сейчас! Иначе нас тут и похоронят!
— Ждите. Мы вас заберём прямо оттуда.
Машина развернулась в небе. Лишённая вооружения она всё же несла с собой то, что способно повернуть ход этого боя. Со стороны ополчения и полиции открыт интенсивный огонь. Рёв автоматов смешался с хрустом лазвинтовок и пистолетов. Камень монастыря посыпался обильной крошкой, а Эстебан и Комаров больше не могли вести обстрела из-за плотности стрельбы.
О’Прайс направился к люку. В его руках катился небольшой бочонок, и когда он миновал «порог», то вскоре оказался между рядами противников.
— Надеюсь, они оценят парфюм, — с этими словами О’Прайс нажал на детонатор и облако вони накрыло вражеские ряды. Ополчение и полиция утонули в едком и тяжёлом одеяле такого смрада, что некоторые даже выронили оружие, стали тереть обильно слезоточащие глаза.
— Спасибо, — ответил с радостью Комаров. — Будь готов, мы идём на снижение.
Самолёт стал всё ближе к земле, пока не получилось удобного расстояния. Из люка на них была выброшена лестница по которой сначала стала ползти девушка. За ней ринулся и Комаров, а вот Эстебану повезло меньше. Шальная пуля угадила ему колено, и он рухнул, уткнувшись носом в клумбу с цветами.
Поднявшись, парень ползёт в сторону самолёта, лестницы, но лазерный луч прожигает второю ногу и боль сковала всякое движение. Рассвирепев, парень поднимает себя, но тут же саднь его заставляет осесть и оказаться посреди усиливающегося роя пуль и лучей энергии.
— Эстебан! — заорал Комаров.
— Уходите! — крикнул Эстебан, опустив опустившись на простреленное колено. — Поднимайтесь!
Воин развернулся в сторону ополчения, что уже подползает к мосту. В его руках оказывается устройство, которое он получил от О’Прайса. Зажав кнопку и приматов к ней камень куском ткани, он швырнул штуку в ополченцев.
Самолёт больше не может тут оставаться. Медленно он поднимается вверх и уходит отсюда вдаль. Эстебан жен остался лежать на земле, ожидающий пока дезорганизованный враг придёт в себя и добьёт его. Но чья-то жилистая рука до него раньше добралась…
Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум
Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум
Спустя сутки. Биробиджан.
Маленький городок на границе с Китаем стал центром подписи одного из важнейших договоров сего времени, ибо в нём собрались представители всего христианского консервативного мира от востока до запада. Взведённый и заселённый евреями в старых временах на реке Бира, он утопал в боях и распрях во время существования Российской Конфедерации. Но после падения этой страны, Российское Имперское Государство восстановило порядок, возродило старые строения, и превратило его в провинциальную столицу, преисполненную покоя. Утопая в зелёных кущах летом, ныне этот град занесён снегом.
Сейчас он заполнен агентами Службы Имперской Безопасности, Московскими Стрельцами, местной полицией и Жандармерией, что вынуждены сделать из маленького града настоящую зону абсолютной безопасности. Люди в штатском расхаживают по его улочкам, запинаясь о сугробы, и смотря за тем, чтобы горожане вы сделали какой-либо выходки. Полицейские наряды в форме заняли ключевые подходы и подъезды к одному из важнейших памятников города, где проходит торжественный церемониал между послами России, Римского Рейха, КША, Польши и Китая.
Данте едет в легковом бронированном авто чёрного цвета. В окне он видит целый ряд строений — Справа от него простираются высокие склады и ангары, окружившие массивное монументальное строение, посреди пространного поля, в цвет снежным далям.
— Ч-что э-это? — дрожащим голосом спросил у водителя мужчина, держась на края утеплённого пальто.
— Это элеватор, — хрипло ответил мужчина. — Местный центр обработки зерна и хранилища.
— З-зараза. Ка-ак же тут холодно. Россия.
В утеплённом пальто, в хорошей машине, со включённой печкой Данте чувствует атакующий холод. Только это не мороз, а ледяное касание, рождённое невротическими реакциями подсознания, работающего от разбитой и дроблённой души, которая ныне охвачена страшным огнём.
Машина едет дальше. Тут и там Данте цепляет образы людей, которые он видит. Мужчины и женщины в пуховиках на фоне кирпичных, деревянных домов, жестяных и досочных заборов. Вместе с ними мелькают и красные кафтаны Московских Стрельцов, прибывших сюда вместе с имперским послом.
Чем-то Россия напомнила родину для Данте. Всюду поставлены камеры, витают чёрно-бело-жёлтые стяги с двуглавым орлом, Императору и деятелям государства установлено немало памятникам в камне и железе, по улицам разносится звон колоколов от церквей. Вместо наркопритонов, борделей, дешёвых баров, теплившихся в руинах Биробиджана, сияют славой империи новые школы, жилые массивы, среди которых выращены ряды деревьев и кустарников. А вместе с этим и поставлены множественные штабы для государственных ведомств, чьих людей часто можно встретить на улицах с протоколами наперевес. Из граммофонов доносится имперское слово — речи политиков о том, как хорошо жить в России, с экранов и галлографических прожекторов люди государя возвещают о благах работы на страну, и призывают трудиться усердно, и не потакать низменным слабостям.
Машина въехала в город. Данте заметил, что все здания которые он видел не более четырёх или пяти этажей. Он вспомнил, что всё это построено на болоте, и посреди него всё покрыто болотистой землёй. Авто едет дальше, позволяя созерцать новые красоты града на Бире и Данте видит, что куда-то спешит свора молодых ребят, напоминающих студентов по специальному золотому заначку на груди.