— Ну, и как... милая Агния Николаевна? — спрашивает директриса уже в какой раз; в том, как она присобачила к имени физички всесильное прилагательное «милая», видна мера иронии, — кажется, что это все, что осталось у директрисы, чтобы оборониться.
Но вот что любопытно: в ту самую минуту, когда Агния, простившись с директрисой, пошла по лестнице к выходу, на первой же площадке ее встретил человек в форменном костюме лесовика — дальше они пошли вместе. Я смотрел на них сверху, признаться, больше на него, чем на нее, и мне казалось, что его баки вздрагивают в такт шагу, — откровенно говоря, я поймал себя на мысли, что питаю антипатию к лесовику, и не потому, что он возник как счастливый соперник Юрки, просто тут виноваты эти его баки: когда человек чувствует, что его лицу чего-то недостает, он его принимается украшать усами и подусниками, например, или этими глупыми баками.
— Скиба, к доске! Да не стучите вы так ногами об пол, поднимайте, пожалуйста, ноги...
Да, действительно, от смущения Юрка ударил ногами о паркет — шипы, разумеется, все дело в шипах!
Мой друг явился в школу с утренней тренировки и не успел сменить бутсы на ботинки — они, эти шипы, на Юркиных бутсах приколочены примитивными гвоздями, не хочешь, да выбьешь чечетку!
— Вот вам задача, пишите!..
— Пишу, Агния Николаевна...
Я вижу Юркину спину — она у него непривычно напряглась и вобрала шею по самые уши. Но спина — дай боже! Ею и не такую доску, как наша, можно забаррикадировать! Юрка это, разумеется, знает и заслонил доску. Только по движению ушей, которые странным образом выросли, да по их цвету и определишь, что происходит на доске, — там дело плохо... Неверно, что класс безучастен к происходящему. Сказать, что у нас любят Скибу, не все сказать, — у нас гордятся им. Допускаю, что Юркины футбольные доблести действуют гипнотически и на учителей, свободна от них разве только новенькая.
— Покажите нам, Скиба, что вы успели сделать, — в реплике Агнии Николаевны снисходительное внимание, снисходительное. — Нет, я не вижу, покажите...
Скиба отошел от доски, отошел нехотя, однако руки от доски не отнял — секунды, которую он хотел выгадать, ему как раз и недоставало, этот жест выдал все — на доску можно было и не смотреть.
— Садитесь, Скиба... да не стучите вы этой вашей футбольной обувью!
Но Юрка не спешил отходить от доски. С нарочитой медлительностью он скрестил руки на груди, посмотрел на нашу физичку. В этом его взгляде были внимание, откровенно испытующее, усмешка, быть может, даже чувство собственного превосходства. В нынешнем Юркином положении трудно было сохранить чувство превосходства, но Юрка пытался им не поступиться. Они сейчас стояли рядом, и мысль, что осенила меня в эту минуту, сознаюсь, перепугала насмерть: как же хороши они... И еще подумал я и с перепугу накрепко смежил веки: да не слепила ли их природа друг для друга? Но эта мысль, крамольная, была доступна только мне. А как они?
Думали они сейчас об этом? Ну конечно же она вызвала моего друга к доске небезотносительно к их первой встрече, как, наверно, она учитывала встречу вторую и их диалог, в котором было достаточно огня. Но ее вид говорил об ином, как иное, совсем иное выражал и его вид: все еще стоя у доски, Скиба поднял свои могучие рычаги и скрестил их на груди — в этом жесте было немного приязни.