Я был разбужен от стука сухой замазки о подоконник — Юрка.
— Приходи на курган.
По блеску Венеры, характерному для предрассветья, и ветру, больше обычного свежему, я понял — скоро утро.
— Не разумею, — сказал он, когда я нагнал его уже у самого кургана. — Отказываюсь разуметь.
— О чем ты говоришь? — спросил я, не скрыв недоумения. — Чего ты не понимаешь?
— Ну, как бы тебе это сказать? — произнес он, раздумывая. — Сегодня, когда мы вышли с нею из школы, она звала меня к себе и познакомила с матерью... а потом вдруг накрыла стол и угостила яблочным пирогом... Что бы это могло значить?
— А этот дед-лесовик... не застал тебя у нее? — спросил я — спросил, разумеется, наобум — и страшно встревожил Юрку.
— А ты откуда знаешь? — вскинул он на меня строгие глаза.
— Я все знаю, — был мой ответ. — Как она себя повела, когда он тебя увидел в ее доме? И в какое положение это поставило тебя?
Он встал.
— А вот это как раз я хотел тебе сказать: она дала понять деду-лесовику, что я пришел в ее дом делать физику, и выставила его за дверь, деликатно, но выставила. Мне показалось, что в том, как она это сделала, не было ничего неожиданного; мне казалось, что она все обдумала.
— И твою встречу с дедом-лесовиком?
— Пожалуй, и мою встречу.
Признаться, наш разговор не прояснил для меня положения моего друга; больше того, если прежде я что-то понимал, то сейчас происходящее застил туман непроницаемый.
— Послушай, Юрий, а верно ли говорят, что этот дед-лесовик приходится нашей директрисе племянником? — поспешил я спросить Скибу.
Но и этот вопрос остался без ответа — Юрка, как мне показалось, даже ускорил шаг, он боялся моих вопросов.
А события развивались своим чередом. Явившись на футбол, которого мы все ждали (команда из Первогорняцка была, как пишут в газетах, традиционно трудным для наших ребят соперником), я не увидел Скибу на поле, как не отыскал его и на стадионе, — это было знаком чрезвычайным. У меня болело горло, и я не пошел в школу, однако я понимал, что не могу не повидать Юрку. Я пришел на скверик и, укрывшись за массивным стволом акации, принялся ждать Скибу.
— Ну, мне крупно повезло — ты один, ты один! — приветствовал я моего друга, увидев, что он появился в скверике в одиночестве, но это не очень-то обрадовало Юрку.
— Она сейчас будет... — мрачно заметил он. — Ничего не пойму, сегодня директриса разговаривает с нею в третий раз...
— Погоди, но дед-лесовик в самом деле доводится нашей директрисе племянником? — спросил я, понимая, что именно этот вопрос, а не иной, я должен задать моему другу.
— Двоюродным братом, — уточнил он и, оглянувшись, увидел Агнию, которая спускалась к скверу, торопливо спускалась, — в том, как она оглядела сквер, было нетерпение, откровенное нетерпение — она искала его.
Я подумал, что наша директриса проникла в смысл случившегося лучше, чем кто бы то ни было, — именно поэтому во всем происходящем ей привиделось грозное, так мне кажется, и для школы грозное.
Ночью он повлек меня в очередной раз на курган.
— Пойдем, пойдем, прошу тебя, — произнес он несвойственной ему скороговоркой — что-то вызрело в его душе такое, что он хотел сказать м мне. — Все не так просто, не так просто... — заметил он неожиданно, ускоряя шаг.
— Что именно? — спросил я.
— Да пойдем же! — Он почти побежал.
Но мы пришли на курган, и он онемел — желание открыться покинуло его.
— Ну, говори, я слушаю тебя... — произнес я требовательно. — Говори...
На какое-то мгновение он затих, полунаклонив голову, потом взметнул кулаки и уперся в них лицом.
— Никогда не говорил ничего подобного и, наверно, не скажу, но та минута, когда мы встретили Агнию на этой дорожке к школе, та минута... да что там?.. Пойми: я люблю ее, я люблю!.. — Это был шепот, но шепот, переходящий в крик. — Что же мне делать? Скажи как друг, что делать?
— Надо загасить этот огонь, а тут его не загасишь — беги!
— Бежать?
— Да, разумеется. В Арктику, в Антарктику, на Марс, но так, чтобы ее там не было. Беги, Юрка!
— Но ведь от самого себя не убежишь? А потом, я ведь отродясь не бежал, а теперь вдруг побегу, да еще от женщины... Как это?