Михаил приметил на комоде портрет отца, последний, что прислал он незадолго до того, как форсировали Днепр...
— Как пойдешь туда?.. — мать указала взглядом за окно — гора была там. — Один пойдешь или.... со мной?
— С тобой...
— Ну, тогда я разбужу...
Они отправились до зари.
Горы приняли их и повели. Они, эти горы, точно оградили их от шума и суеты мира, дав возможность обратиться к тому, что было их думой, заботой, быть может, самой их сутью. Все было, как прежде, и все было внове. Все было, как прежде, и все обрело значение символа. И дорога, и небо, и обелиск, который вдруг возник в облике тополя, каменного, призванного отождествить то большое, что было их отцом и что, так хотели думать они, достойно быть всеобщим горем и всеобщей памятью.
И в это мглистое утро, мглистое от тумана, что родило соприкосновение холодного поля с еще не остывшим после вчерашней жары небом, в это мглистое апрельское утро новый лик выказали не только горы, но и ты сам — обнажилось, стало видимым такое, что лежало в тебе за семью печатями.
Михаил думал: вот ты человек, обретший знания, каких, быть может, твой отец не имел, как ты отстоишь в жизни свое имя, чтобы оно сопряглось с единственным: ты сын его... Как ты это сделаешь, чтобы тебя не обуяла гордыня, чтобы ты не дал растечься силам своим, чтобы ты не выхлопотал бы себе льгот, на которые не имеешь права, чтобы труд и скромность были твоей заповедью, как они были заповедью отца и матери... Матери?
Она шла рядом, и жара, которая взялась с утра, спекла ее губы, они стали сизо-синими. Да и лицо ее точно ссохлось и стало не больше ее морщинистого кулачка, который она сжала, очевидно, от волнения. Вон как храбро она шагнула в свою старость. Такой он, пожалуй, ее еще не видел! Не видел потому, что не смотрел, или недосуг было разглядеть? Однако, что ты увидел в ней сейчас?.. В этих ее глазах, которые печально смотрели со дна глазниц, в этом ее подбородке, который старость усушила, во всей ее диковинной худобе — вон как легка, как спора в ходьбе... Что ты увидел?.. Гордость исполненного долга, гордость нескрываемую и, пожалуй, величавую, которая делает человека красивым, вопреки, быть может, жестоким признакам возраста... Гордость, которая дала ей силы и перед ее зарей вечерней, — путь до нее, до этой зари, и долог, и недолог. Может, поэтому она с такой решимостью приняла кручину нынешнего дня — ей нужен был этот день. И не сразу решишь, что дало силу этому дню, если скрытое вчера стало сегодня доступным уму и глазу?
Неделя пятая
Солнце приблизилось к твердой отметине горизонта, и Кубань вдруг стала непохожей на себя. Вначале дымная, потом сизо-малиновая, потом алая, чистого пламени. Да что Кубань? Все стало иным. И роща, и груды щебня по берегу, и тополевая аллея вдали, и срез оврага. Даже любопытно, как можно мигом все обратить в могущественный багрец: и серо-желтую реку, и листву, тусклую в апрельскую сушь, и навалы щебня, ставшего белым, и глинистое взгорье, едва одетое дерном, серо-желтым и рваным. Солнце зашло, вылиняли краски, и все стало похожим на себя, хотя пришел и вечер, темный, обильно звездный.
Михаил сказал Нате, как только получит вольную на грейдере, завьется с нею за Кубань на целый день, — этот час желанный настал. Оказывается, и она этот час ждала, и она к нему готовилась. Нацедила сыру, изжарила в духовке добрую треть телячьей ноги, испекла пирог с картошкой и, уложив все это в кошелку, опустила ее в холодную тьму колодца, следя за тем, чтобы кошелка не зачерпнула воды. В прежние времена с такой тщательностью готовилась к выезду в степь, только тогда едоков было раз в пять больше. Но вот что занятно: отродясь Ната и сыр не цедила, и пироги не пекла, а тут мигом обрела это умение, не очень понимая, откуда оно к ней явилось.
На заре утренней они встретились у моста, и он взял из ее рук кошелку с припасами. Не без труда он поднял кошелку, удержал на весу.
— Знаешь, о чем думает сейчас... сторожевой? — обратил он взгляд на Терентия, что как штык был в этот ранний час на своем обычном месте, между мостом и караульной будкой, с превеликим любопытством наблюдая за молодыми. — Знаешь, о чем?