К тому же и Ямба начала заметно слабеть. Ведь она была очень немолода. Когда я встретил ее на моем песчаном островке, то и тогда ей было уже около тридцати лет, то есть, по местным понятиям, она и тогда была почти старухой.
Как я ни готовился к удару — потере детей, тем не менее меня очень поразила смерть сына. Он умер без видимых признаков болезни. Я помню, как в последние дни своей жизни он говорил мне, как угнетало его то, что он не мог состязаться в ловкости с другими мальчиками, как угнетала его слабость. И правда, не будь он моим сыном (сыном столь важной персоны!) плохо пришлось бы ему. Его презирали бы за эту слабость, на него смотрели бы как на женщину, а что могло быть хуже этого?
Несколько недель спустя заболела моя дочь. Она была так слаба, что не могла бороться с болезнью и через несколько дней умерла.
И это было еще не все.
У Ямбы давно уже появились различные болезни — спутницы старости. Я видел, как покидали ее прежняя бодрость духа и живая сообразительность, как ум начал изменять ей, как исчезла ее изумительная выносливость. Теперь она не могла уже сопровождать меня в дальние прогулки. Ее кожа сильно сморщилась, волосы лезли.
На меня начало нападать сильное уныние. Я часто неделями сидел дома. Без моей постоянной спутницы мне не хотелось бродить по окрестностям. Я тешил себя одно время надеждой, что Ямба только временно ослабла, что она еще поправится. Напрасно! Она все слабела и слабела. Мы оба видели, что конец близок, но никогда не говорили о нем.
Когда Ямба чувствовала себя немного лучше, она пыталась пойти побродить со мной. Но пройдя час-другой, она так слабела, что у нее едва хватало сил, чтобы кое-как доплестись до дому.
Иногда она начинала разговаривать со мной о том, как я должен идти, чтобы добраться до «своего племени». Она учила меня разыскивать воду, коренья, давала всевозможные советы и наставления.
Только за четыре дня до смерти Ямба улеглась, до этого она все же кое-как передвигалась около хижины. Прошли эти четыре дня, и она умерла. Не буду говорить о том, что было со мной…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Мое единственное желание. — Золото. — Я ищу брюки и рубашку. — Любопытное приветствие. — Поразительный вопрос. — Французский консул. — На родину.
НИКАКИХ слов не хватит, чтобы описать мое отчаяние. Вероятно человек, которому отрезали руки и ноги и оставили только одно туловище, чувствовал бы себя лучше, чем я. Я желал только одного — смерти. Я просил даже туземцев убить меня.
Жалобный вой туземных женщин доводил меня до исступления. Необходимо было скорее уходить отсюда, пускаться в дальний путь, иначе я мог сойти с ума от всего этого.
Я заявил туземцам, что ухожу. Они долго уговаривали меня остаться. Ведь я был могущественный «колдун», потерять которого племени было не так-то уж приятно. Я стоял на своем. Тогда туземцы дали мне отряд, человек в сорок, который должен был провожать меня.
Я роздал свое имущество туземцам. Дележка эта сопровождалась множеством ссор и даже драк. Всякому хотелось получить что-нибудь от «колдуна» — ведь его вещи должны были обладать особой чародейской силой. Себе я оставил только свое оружие.
Через несколько дней мы выступили. На мне был надет только небольшой передничек из шкуры эму, на ремешке висел мой нож, а за спиной — лук и стрелы.
Однажды, когда мы расположились на отдых около большой скалы, я от нечего делать начал машинально обкалывать каменным топориком скалу. Вдруг кусок камня отскочил, сверкнула ярко-желтая блестящая полоска. Я вскочил на ноги от удивления. Передо мной была богатейшая золотоносная жила. Золото лежало такими большими кусками, что если бы его извлечь, то и два человека вряд ли смогли бы донести его.
Проходила неделя за неделей, мы шли и шли к югу. С течением времени мои спутники один за другим начали покидать меня. Они боялись заходить так далеко от своего становища. Вскоре я остался один. Но это меня мало смущало. Я уже достаточно был знаком с местными племенами и, переходя от одного племени к другому, продолжал передвигаться к югу. Прошел месяц, я добрался до опаленных деревьев, о которых мне когда-то говорила Ямба. Здесь нужно было повернуть и идти на запад.
За время пути со мной не случилось ничего такого, о чем стоило бы рассказывать. Я держался намеченного мной пути в продолжение восьми или девяти месяцев. Передвигался вперед я не спеша — я был уже немолод и не мог идти помногу часов подряд не утомляясь, как ходил когда-то раньше.
На моем пути начали встречаться признаки близкого соседства с белыми: ржавые жестянки из-под консервов, обрывки бумаги и газет, клочки одежды.
И вот как-то около полудня я завидел на расстоянии нескольких сотен шагов впереди лагерь белых людей — холщовые палатки. Странно сказать, но вид этих палаток не особенно взволновал меня, я ведь встречал уже золотоискателей в местности Кимберлея, а кроме того — я со дня на день ждал этой встречи.
Я бродил вокруг лагеря золотоискателей и вдруг почувствовал, что мне как-то неловко — я стеснялся своей наготы. Мне не хотелось явиться в лагерь в одном передничке. Наученный горьким опытом, я знал, насколько осторожным нужно быть, когда приближаешься в этих диких местах к белым. Я ушел от лагеря и спрятался в зарослях кустов.
Когда настала ночь, я пополз к лагерю. Мне удалось высмотреть штаны и рубашку, повешенные около палатки, как видно, для просушки.