И что же мне было делать, скажите на милость? Читать газеты о последних политических новостях? О том, что принцесса Диана предпочитает короткие юбки? О том, что какой-то идиот настоятельно рекомендует женщинам рожать в воде? И этим спасаться? Всей этой чушью?
Или я должна была принять успокаивающее и уснуть? То есть дать отраву своему молодому, жаждущему новизны организму? Словно злодейка? За что же мне обижать свое прелестное тело, способное наслаждаться и дарить наслаждение другим? И потом, я подумала особенно как-то уверенно: «Все равно что-то должно произойти такое… такое… и мы с этим «новым русским» так захотим друг друга, что когда встретимся — стены содрогнутся и весь этот пароходишко, перенаселенный утлыми, невкусными старичками-старушками, пойдет ко дну, а мы, сильные, веселые, счастливые, воспарим на самый пик знаменитого японского вулкана Фудзиямы и там, где-нибудь в уютном, теплом местечке продолжим заниматься любовью… И так, так, что…»
Я вернулась в свою каюту, разделась, нажала на кнопку… Мне вдруг подумалось: «А разве гарсон… или как он тут у них, у русских, называется, не человек, не русский?» Правда, до сих пор на мой звонок приходили почему-то русские девушки… и весьма милые, впрочем… Но я ведь не лесбиянка… Хотя другие находят в этом нечто…
Как водится у русских, мне пришлось позвонить ещё раз, пока не явился стюард, молодой мужчина с усиками. Но вот ведь какой еще, видимо, невышколенный — едва вошел, едва увидел меня голую на постели — перестал дышать, смешно надул щеки, выпучил глаза… Ах, эти русские! Сколько в них, однако, загадочности и детской непосредственности!
— В чем дело? — спросила я, играя на всей гамме своего бархатно-чувственного голоса. — Подойдите поближе, я продиктую свой заказ…
По-английски он, видимо, понимал, потому что, спотыкаясь, но не меняя ошеломленного выражения своего лица, подобрался ко мне поближе.
Это меня несказанно развеселило. Тем более он был молодой мальчик, лет двадцати, не больше, и мне показалось, что под его белым пиджаком… вернее, в том месте, где полы его белого форменного пиджака с золотыми пуговицами чуть разошлись, вспучивается нечто весьма неординарное и соблазнительное, с трудом сдерживаемое «молнией» черных брюк. Словно там все готово к взрыву… Я долго не могла собраться с мыслями, пока представляла себе, что будет, если…, и никак, ну никак не могла отвести взгляд от этого неординарного местечка…
— Друг мой, — выговорила я наконец, глядя в потолок, но как бы стеснительно, извинительно прикрывая ладошкой свое прелестное лоно, — прошу вас, чашечку кофе… рюмочку ликера… миндаль… что-то из фруктов… И, тут я помедлила и потянулась сладко-сладко, чуть прогнувшись мостиком. — и, прошу, все это в двойном исполнении…
И только тут я дала себе волю взглянуть на него. О, эти его рыжеватые, жесткие молодые усы без единого седого волоса! Он еще, конечно, ничего толком не понял, он должен что-то сообразить лишь потом, в коридоре или там, где ему кладут на поднос еду, но мое безупречно чуткое, трепетное тело уже содрогнулось невольно, представив, как эти рыжеватые, жестковатые и все-таки упругие усы нежно проскребут мою заждавшуюся кожу от самых моих губ и ниже, ниже, до самого последнего ноготка на мизинцах ног, как они заставят повизгивать меня от щекотки и восторга, от неземного ощущения своей власти над очередным хозяином этого его бесценнейшего инструмента фаллоса.
Однако этот усатенький, ясноглазый русский фаллосоноситель не сразу сообразил, что ему предлагает богатая красавица-американка. Он принес свой поднос и уже хотел выйти из каюты, но я сказала:
— Дружок, мне что-то не по себе и так одиноко… и голова болит немного… прошу присесть и выпить со мной чашечку кофе…
Он присел послушно на краешек стула… беленькая чашечка кофе в его загорелых ручищах повергла меня тотчас в немой восторг. Кажется, ничего более сексапильного я в жизни не видела. И еле сдержалась, чтобы не… Ну, положим, не сесть к нему на колени, как это показывают в длинных фильмах про проституток.
Нет, я этого не позволила себе, но, конечно, как бы забыла накинуть на себя пеньюар, сидела в постели голенькая и благопристойно отпивала из чашечки. Пока эта самая чашечка вдруг не начала мелко-мелко дрожать… потому… потому что молодые, блестящие усы этого мальчика уже были там… ну, понимаете… там… где все течет, плывет в жарком мареве и горит огнем, изрыгая лаву желания… хотя на самом деле эти русские обжигающие усы смирно, в отдалении, жили своей жизнью, изредка чуть наклоняясь над маленькой чашечкой кофе…