Первым явился Фриц. Пользуясь временем, что его братья протирали глаза и стряхивали сон, он положил своего мертвого шакала перед палаткой, чтобы видеть изумление братьев при виде этой добычи. Но он не подумал о присутствии собак, которые, увидя животное и сочтя его, вероятно, живым, кинулись на него с яростным лаем. Фрицу лишь с большим трудом удалось прогнать их. Этот необыкновенный шум ускорил выход маленьких ленивцев, детей.
Они являлись по очереди; обезьянка сидела на плечах Жака, но при виде шакала она до того испугалась, что бросилась назад в палатку и спряталась в мох наших постелей, зарывшись в него до такой степени, что виден был только конец ее хорошенькой мордочки.
Как предвидел Фриц, дети сильно изумились.
- Волк! - закричал Жак. - На нашем острове есть волки!
- Нет, - сказал Эрнест, - это лисица.
- Нет, - поправил маленький Франсуа, - это желтая собака.
- Тебе, господин ученый, - сказал Фриц, обращаясь к Эрнесту с насмешливым чванством, - удалось узнать агути, но на этот раз твоих знаний не хватает. Ты считаешь это животное за лисицу?
- Да, - ответил Эрнест, - я думаю, что это золотистая лиса.
- Золотистая лиса! - повторил Фриц со взрывом смеха.
Бедный Эрнест, которого самолюбие ученого сильно страдало, растерялся до того, что на глазах его показались слезы.
- Ты злой, - сказал он брату, - я могу ошибаться; но знал ли ты сам название этого животного, пока его не сказал тебе папа?
- Дети. - сказал я, - полноте вам дразнить друг друга из-за такого вздора. Ты, Фриц, осмеиваешь ошибку брата, а между тем, по сознанию натуралистов, шакал представляет одновременно признаки и волка, и лисицы, и собаки. Даже существует довольно общепринятое мнение, что домашняя собака происходит от шакала. Итак, не только Эрнест сказал правду, назвав это животное лисой, но и Жак, принявший шакала за волка, и Франсуа, увидевший в трупе собаку.
Покончив спор об этом предмете, я напомнил детям об утренней молитве.
Затем приступили к завтраку, потому что у моих маленьких молодцев аппетит обнаруживался одновременно с тем, как они открывали глаза.
Было выбито дно у бочонка с сухарями; кроме того, мы заглянули и в бочонок с сырами. Внезапно Эрнест, кружившийся некоторое время около одного из бочонков, пойманных нами в море, воскликнул:
- Папа, мы гораздо легче справлялись бы с сухарями, если бы могли намазать их маслом!
- Ты вечно угощаешь нас каким-нибудь "если бы" и только дразнишь, не давая средств удовлетворить пробужденное желание. Разве не довольно тебе хорошего сыру?
- Я не жалуюсь; но если б мы вздумали вскрыть этот бочонок...
- Который?
- Вот этот. Я уверен, что в нем коровье масло, потому что сквозь щель его просачивается жирное вещество, которое, по запаху, должно быть маслом.
Уверившись, что обоняние не обмануло Эрнеста, мы стали совещаться о том, каким бы способом вынимать масло из бочки, не подвергая порче всего запаса. Фриц предложил снять верхние обручи и вынуть дно. Я думал, что, раздвинув клепки, мы дадим размягченному солнцем маслу возможность вытекать в щели. Мне казалось благоразумнейшим вариантом вырезать отверстие, через которое мы могли бы вынимать масло при помощи маленькой деревянной лопатки. Исполнив это, мы скоро приготовили отличные жареные сухари, приятный вкус которых возбудил в нас еще живейшее желание обладать коровой, оставленной на корабле.
Собаки, утомленные ночной битвой, спали подле нас. Я заметил, что шакалы нанесли им несколько широких ран, именно на шее.
Жене пришла мысль промыть кусочек масла в речной воде, чтобы очистить его от соли, и этим маслом помазать раны. Собаки охотно подчинились этой заботе о них и потом принялись лизать одна другую, что подало мне надежду на их скорое выздоровление.
- Хорошо бы было, - сказал Фриц, - на подобные случаи снабдить наших собак ошейниками с остриями.
- Если б только мама захотела помочь мне, - сказал Жак, - я взялся бы изготовить им ошейники, да еще какие крепкие!
- С большой охотой, - ответила мать. - Располагай мной, посмотрим, что-то ты придумаешь.
- Да, дорогой мой, - сказал я в свою очередь. - Подумай, и если тебе удастся изобрести что-либо исполнимое, то мы все готовы помочь тебе. А ты, Фриц, приготовься отправиться со мной на корабль. Мама и я решили эту поездку сегодня утром; как и вчера, мама останется здесь с твоими братьями, а мы попытаемся спасти скот и другие предметы, которые могут быть нам полезны.
Плот из чанов скоро был приготовлен. Расставаясь, мы уговорились с женой, чтобы она поставила на берегу сигнал, который мы могли бы видеть с корабля, - шест с привязанным к нему куском белого полотна. В случае беды она должна была опрокинуть этот значок и три раза выстрелить из ружья. Благодаря отваге моей жены, я даже успел уговорить ее на то, что если мы не успеем управиться к вечеру, то проведем ночь на корабле. В этом случае мы должны были зажечь фонари в знак того, что дело идет благополучно.
Зная, что на корабле остались еще припасы, мы захватили только оружие. Я позволил Фрицу взять на корабль обезьянку, которую ему хотелось угостить козьим молоком.
Обняв своих и поручив себя Богу, мы отправились.
Фриц греб сильно; я помогал ему, сколько мог, в то же время направляя плот.
Когда мы отошли на некоторое расстояние в море, я заметил, что в наш залив должна впадать река, гораздо сильнейшая той, подле которой мы поселились. Из этого я заключил, что, достигнув моря, она должна образовать течение, которым мы можем воспользоваться в поездке на корабль. И я не ошибся. Мы нашли течение и отдались ему; оно несло нас на протяжении трех четвертей нашего пути. Затем, для окончания плавания, оказалось достаточным нескольких ударов весел.
Мы причалили и крепко привязали наш плот.
Первой заботой Фрица было навестить животных, которые, увидев нас, стали блеять и мычать. По-видимому, бедная скотина сильно обрадовалась, снова увидев людей. Прежде всего мы дали ей корму и свежей воды. Затем мы и сами поели, легко добыв припасов, потому что корабль был снабжен ими на продолжительное плавание.
Фриц поднес свою обезьянку к соскам козы, и она с наслаждением начала сосать молоко.
- С чего же начать нам? - спросил я.
- Мне кажется, - сказал Фриц, - что прежде всего нам следовало бы поставить на нашем плоту парус.
Мне этот труд показался излишним, но Фриц заметил, что на пути к кораблю он ощущал ветер, с которым нам пришлось бы бороться, если бы нам не помогало течение, и он прибавил, что считает благоразумным воспользоваться этим ветром для обратного плавания. Он предвидел, что нам будет трудно совершить это плавание при помощи одних весел, особенно когда плот, тяжело нагруженный, будет глубоко сидеть в воде.
Эти соображения казались мне очень рассудительными, и я согласился с ними. И потому я выбрал один шест, достаточной длины и толщины, чтобы он мог служить мачтой, и другой, более тонкий, к которому я прикрепил большой квадратный кусок парусины. Между тем Фриц прибил к одному из чанов толстую доску, в которой сделал отверстие, чтобы вставить в него мачту. Затем я прикрепил к углам паруса блоки, чтобы управлять им, сидя на руле. Наконец, по склонности примешивать к труду забаву, Фриц привязал к верху мачты лоскут красной ткани и с большим удовольствием смотрел, как она развевалась.
Улыбаясь этому невинному ребячеству, я направил на землю подзорную трубку, взятую мной в каюте капитана, и с радостью увидел, что все дорогие нам лица были здоровы.
Уже становилось поздно, и мы сознавали, что нам не удастся вернуться на берег в этот же вечер.
Остальная часть дня была употреблена на грабеж судна, достойный морских разбойников: мы забирали все полезное, что только надеялись поместить в чаны.
Предвидя продолжительное пребывание наше на пустынной земле, я отдавал предпочтение инструментам, которые могли служить нам в работах, и оружию, при помощи которого мы могли бы защищаться. Корабль наш, снаряженный для устройства колонии в южном океане, был снабжен инструментами и запасами гораздо обильнее, чем снабжаются суда для обыкновенных путешествий. И потому нам предстояло лишь выбирать из множества предметов, полезных в хозяйстве. Я не забыл ложек, ножей, кастрюль, тарелок и прочее. Фриц захватил даже найденный им в каюте капитана серебряный прибор, а также несколько бутылок вина и ликеров и несколько вестфальских окороков. Эти предметы роскоши не заставили нас пренебречь мешками пшеницы, маиса и других посевных зерен. Я не забыл буссоли, топоров, лопат и других садовых орудий, а также ружей и пистолетов. Мы запасались также койками и одеялами, связками веревок, парусиной и даже маленьким бочонком серы, которая давала нам возможность возобновить наш запас насеренных фитилей, служивших нам для разведения огня.