– Обычно женщины сюда не допускаются: здесь отдыхают мужчины, возвращаясь с охоты. Но сегодня комната нужна мне для дела. Я прошу прощения за запах табака.
– Не стоит извиняться, барон, – махнула рукой Ирен. – Мы даже можем внести свежую ноту в ваш старый табачный букет.
– Вы курите, мадам?
– Случается, я даже хожу на охоту, барон.
Казалось, Ротшильд был в тупике и не знал, что ответить. Он кивнул своим людям, и они распахнули перед нами двойные двери.
Мы вошли в огромную комнату. Газовые лампы мерцали, словно свечи в католической церкви во время службы; по периметру стояли обитые кожей диваны. Повсюду на стенах висели головы зверей – медведей, оленей, кабанов. Свет отражался в их коричневых стеклянных глазах.
Здесь присутствовало несколько поколений безвинно погибших несчастных животных. Они тяжело падали на землю, сраженные пулей охотника, а потом возрождались в виде страшных украшений для стен этого кабинета.
Это место мне совершенно не понравилось. Ирен и Годфри не проронили ни слова – верный знак того, что они тоже не в восторге.
– Ферьер – настоящий рай для охотников, – сказал барон, приняв наше молчание за немое восхищение. – Мы выезжаем только по воскресеньям, но зато как! Сотни куропаток, фазанов и зайцев, и все это за один-единственный день.
– В воскресенье Господь отдыхал! – выпалила я. – Может быть, созданные им существа тоже заслуживают отдыха в этот день?
Барон посмотрел на меня:
– Как я понимаю, вы верующая, мисс Хаксли, истинная христианка. Мы, евреи, не соблюдаем воскресенье.
– Сотворение мира описано в Ветхом Завете, – парировала я.
Барон широко улыбнулся:
– Вы совершенно правы. А еще там сказано, что человеку дано владычество над всякими тварями земными.
– Владычество, но не право убивать в таком количестве!
– Люди тоже умирают. Множество народу погибает в забытых Богом уголках земли, иногда совсем недалеко от нас.
– И среди них женщины и дети, – вставила Ирен.
Барон кивнул:
– Вы затронули тему, которая связана с вашим визитом ко мне.
– Смерть? – быстро спросил Годфри.
– Возможная смерть. Вероятная смерть. Пожалуйста, присядьте.
Мы огляделись: в этом бестиарии было трудно выбрать себе место. Годфри пожал плечами и опустился на стул из оленьих рогов, обтянутый красным бархатом. Он очень странно смотрелся здесь в своем строгом черно-белом костюме. Ирен устроилась в кресле, покрытом шкурой монгольского козла с длинным светлым ворсом. Бледный фон прекрасно оттенял ее темное платье. Я села на кожаный пуфик, решив не рассматривать его детально.
Барон подошел к массивному письменному столу из сучковатой древесины какого-то экзотического дерева.
– Я привык вести дела с мужчинами, – сказал он, обращаясь к Годфри.
– Как и все остальные, – саркастически заметила Ирен. – Потому-то мужчины и владеют миром.
Барон примирительно поднял руку. Его жест был настолько изящным, что я бы не удивилась, если бы из рукава показался кружевной манжет.
– Я знаю, что мадам испытывает отвращение к подобным традициям, – продолжил он, – и в вашем случае я это только приветствую. Однако американцы, вероятно, не понимают порядков Старого Света. Дом Ротшильдов основал один мужчина и пятеро его сыновей. И я горжусь тем, что Амшель Майер был моим дедом.
– У них с женой были дочери? – поинтересовалась Ирен.
Барон кивнул:
– Пятеро.
– Столько же, сколько и сыновей? А что произошло с дочерьми, когда пятеро сыновей стали управлять делами финансовой империи Ротшильдов?
– Они вышли замуж и родили детей.
– И только?
– Они хранили домашний очаг и растили сыновей. А те основали предприятия в Англии и во Франции, далеко за пределами того гетто во Франкфурте, где все началось. Они растили дочерей, чтобы те вышли замуж за сыновей Ротшильдов.
– Но ведь это слишком близкое родство для брака! – ляпнула я, не подумав.
– Двоюродные братья женились на двоюродных сестрах, – согласился барон. – Но потом в наш род влилась и другая кровь. Так или иначе, все Ротшильды доказали, что они отменные дельцы.
С этим я поспорить не могла. Ротшильды были королями европейского финансового мира. С ними могли тягаться лишь американские финансисты вроде Джея Гулда, слухи о котором достигали и Европы.
– Полагаю, вы пригласили нас сюда не для того, чтобы обсуждать родословную Ротшильдов, – заметил Годфри.
Лицо барона повеселело, и он громко рассмеялся:
– Нашу семью во всем мире считают могущественной и даже довольно страшной. Но, признаюсь, разговаривая с вами, я чувствую себя простаком. С американским пылом мадам Нортон, с английской прямотой и честностью мисс Хаксли и с вашим хладнокровием, месье, вы легко можете посрамить меня.