Профессор, осмотревший глаз, сказал лишь, что "зашили его, конечно, как сапог". Намертво и чуть ли не в накладку. Но в целом работоспособность обоих глаз подтвердил. А что один зрачок теперь имеет форму не круглую, а овальную, так оно даже лучше - "дамы будут западать сильнее".
Весёлый профессор оказался, что уж. Но ударов в голову тоже заповедал не пропускать. А на будущее посулил продумать схему лазерной коррекции, которая помогла бы если не совсем убрать двоение изображения в глазу, то хотя бы заметно уменьшить.
Когда же три месяца стажировки минули, Ященко пригласил Алексея к себе на дачу. Для неформальной, сказал, беседы.
А там, как бы между прочим, в баньке, спросил: "Нравится тебе работа?" Будто бы в пространство.
Хорошо, что Алексей с самого начала был в напряжении: чувствовал, что в этой беседе состоится главное. Но, как свойственно Тихону, вопрос прозвучал словно невзначай и словно не по делу.
"Я знаю, что это работа стажёра, - пожав плечами, ответил он. - Когда стажёра нет, ребята "по мешкам" в очередь ходят. Всю жизнь работать "маленьким" не хотелось бы".
"Претендуешь?" - снова недоговорённо уточнил шеф.
"Другой бы ответил - решение за вами, босс, - сказал Алексей. - Но мы знакомы уже давно..."
Он затруднялся, как в этой обстановке обращаться к Ященко - на "ты" или на "вы".
"...Поэтому могу сам продолжить диалог. "Это само собой", ответил бы... ты", - видно было, что Тихон заметил короткую паузу перед выбранным местоимением, и чуть усмехнулся. Абсолютно на грани восприятия - даже не усмехнулся, а чуть двинул мышцами груди, - но Алексей, сам будучи в состоянии предельно обострённом, заметил.
"Потому я проскочу эту стадию. И несколько следующих, - продолжил он. - И скажу так. На данный момент даже если я отвечу, что претендую, то максимум, чем рискую, - что ты предложишь мне уволиться".
Алексей и впрямь подумал легко, что бояться, собственно, нечего. Ибо ну что ему грозит? Что Тихон не продолжит с ним контракт? Так контракта настоящего и не было! Трудовой договор на три месяца и аюшки!
И почувствовал, что напряжение, не оставлявшее его с самого начала поездки с Ященко на дачу, сейчас отпустило.
Тихон внимательно разглядывал его.
"Потому я отвечу так, - ровно проговорил Алексей. - Я уже получил хорошую школу за эти месяцы. Я их провёл с пользой для себя. Со своей стороны, тоже постарался показать лучшее своё. Так что претендую я или нет... Это, полагаю, ты сам уже решил. Про себя же скажу, что да, я хочу дальше работать в "Антее". Хотя знаю, что работа будет предусматривать ответственность. Вплоть до..."
"Ну, ты и жучила, - восхитился Ященко, покачав головой. - Во как повернул, умник - будто отвечает на уже сделанное предложение! Девок в постель так же укладываешь? Давай-ка пивка принеси", - без перехода приказал он.
Девок, усмехнулся Алексей, залезая в холодильник на веранде. С девками проще. Им как раз прелюдии и разговоры нужны - даже если обоим всё заранее ясно. А главное - именно женщине первой всё ясно и становится. И именно она уже всё решила. Но - может и передумать, если прелюдия не понравится.
Имеет право.
А тут - будто не о продолжении работы говорят, а в спарринге каком машутся...
Молча сделали по глотку.
"Вот в чём дело, Лёша, - наконец, произнёс Ященко тоном почти задушевным. - Сейчас ты казак вольный. О наших делах ты узнал самую малость, маковку. Но если впишешься, то будет уже по-взрослому. Ты начнёшь бывать в делах... - так и сказал: "бывать в делах", - из которых обратного хода уже не будет. Много ты такого узнаешь, Лёша, что спать спокойно сможешь, пока в системе будешь оставаться. Грубо говоря, вход - рубль, выход... Это в зависимости от ситуации. Иной раз можно и вовсе не расплатиться..."
Мафия? - спросил себя Алексей. Но это было из категории "зряшных" вопросов и вслух он его не задал.
Вместо этого ответил, воспользовавшись тем, что Тихон сделал ещё глоток:
"Знаешь, босс, - позволил себе всё же намекнуть на мафию, - я из своей недолгой службы вынес одно. Я - русский офицер. Можно сказать - солдат. Русский солдат. И я знаю, что умру с гордостью за то, что был в своей жизни русским солдатом. Мне это внушил ещё отец. И я за всю жизнь, хоть и повидал бардака армейского и несправедливости разной, не имел несчастья сомневаться в его правоте".
Тихон остро посмотрел на него.
"Тут есть пафос, я знаю, - выдержал этот взгляд Алексей. - Прости. Это только для того, чтобы ты идеологию понял. Просто тоже хочу предупредить сразу: как офицер, русский офицер, криминалом погоны свои пачкать не буду. Да, я знаю, что по делам "Антея" видел только макушечку. Но если там, под макушечкой, что-то такое объявится, то я выйду любой ценой!"
Тихон продолжал смотреть на него стальными глазами. Трещинка на лбу его между бровями стала глубже.
Алексей держал этот взгляд, зная, чувствуя по такой же стальной волне, поднимавшейся изнутри, что так и будет. Если он увидит, что в "Антее" творится криминал, то посмотрим ещё, кому цена выхода покажется больше...
Будет так или никак! Такое он выбрал себе жизненное кредо. Ещё в детстве, в тех драках - что с камбродской шпаной в Луганске, что с бежицкой в Брянске.
Наконец, Ященко усмехнулся - одними губами.
"Ты пей пиво-то, пей, - посоветовал он. - А то ишь, раздухарился..."
Помолчал и сказал:
"Правильный ты пацан, Лёшка. Жаль, не казак ты. Но я тебя вполне понимаю. С офицерским твоим словом. У нас тоже свои принципы есть. Кстати, из того же места растущие..."
Ещё пауза.
"Есть у меня друг один - может, познакомлю когда, - продолжил Ященко. - Служили вместе, воевали. В Карабахе ещё. Официально тогда считалось - миротворили. То есть это такая служба, когда с обеих сторон в тебя пуляют и заложников из русских военнослужащих хватают.
И был у нас криминал. Причём ломовой. Аккурат перед дембелем.
Вырезали мы пост армянский... Случайно получилось, по ошибке. Вышли не в том квадрате. Горы...
Но при обстоятельствах на пожизненку тянет.
Разборка была поначалу крутейшая. Спасло нас, по совести, то, что, в общем, бодались наши тогда как раз с армянами. А их фидаины тоже не зайчиками выступали.
Так что начальство ситуацию развивать не стало. Списали на боевые. Или вообще на азеров. До нас итогов не доводили, сам понимаешь. А нас те же особисты тишком да бочком в Москву. И раскассировали по разным полкам.
И было нас трое друзей там. Прикинь - мальчишки ещё. Срочники, по двадцать лет. И на каждом - по трупу. И на мне - два.
А он ведь тёплый ещё, человек-от, когда к нему прижимаешься и горло режешь. А горло-то резать не умеешь, не попадаешь. Да не финкой, а штык-ножом корявым. И сам ты его боишься, человечка того... А он дёргается, умирать не хочет, не верит ещё, что сейчас умрёт. И ты, ты словно чувствуешь его в эти секунды в самом себе. Ты будто страх его вбираешь... И ты точно так же в ужасе от надвигающейся смерти. Словно не его, а тебя режут! А потом он обмякает, ещё хрипя. А ты всё бьёшь, бьёшь его. Боясь знаешь чего? Боясь расстаться! Словно вот перестанешь бить - и тогда умрёт он окончательно. И ты вместе с ним. И бьёшь его, словно за соломинку хватаешься, от смерти своей...
А потом он лежит перед тобой и дёргается ещё... Потому как всё равно не добил ты его от неумелости своей. И ты безумно надеешься, что не помрёт он, что не ляжет труп его на тебя! Потому как чувствуешь ты тяжесть его, знаешь, что до конца жизни на плечах твоих лежать будет труп тот...".
Помолчал. Алексей молчал тоже. Вбирая.
"И был другом моим Максимка, - продолжил Ященко. - То есть и остался, конечно. С Урала парень, из Миасса. Тихий, молчаливый, покладистый. Интеллигентный, можно сказать. Хотя из рабочей семьи, без мудрствований.
А второй был Витька. Тоже из рабочего посёлка родом. Этот - решительный, уверенный. Заводила. Дедам нашим ротным с самого начала отпор давал. Били его те однажды вшестером. Так он отлежался, а потом в один день всех шестерых отметелил. По одному. Будто по графику. Так что закаялись деды с тех пор к нему придираться.