— Как же я пойду, когда и в нашем саду работы сколько?..
— Что ты, что ты!.. Ты же наш председатель. Да мне без тебя и не управиться, внучек.
— А наш сад пускай дичает?
— Твой сад, Ваня, в порядке. Ему теперь только глаз нужен. Придет время, — польем, подкормим. Дела немного.
— А вредители?
— Разве вредители есть?
— Муравьи ползают.
— Ну, с муравьями легко справиться, — сказал старик.
Он понюхал табаку и начал раздеваться.
— Послушай доброе слово, Ванюша, — начал говорить дед, укладываясь на кровать. — Никогда человек сам себе цены знать не может. Только люди по времени оценят. Другой человек и ученый и таланты у него есть и возомнит он про себя, что лучше его на свете никого нет, и на людей сверху смотрит. Я, дескать, лучше всех, вы мне не пара. Умрет такой человек, и после него… один дым. Первое время, может, и вспомнит кто. Был, мол, такой гордец. Талант какой-то имел, но талант свой в землю закопал, вроде клада. Запомни, внучек, только тот человек хорош, от которого людям польза. Ты вот себя мичуринцем называешь. А почему Ивана Владимировича так высоко ценят? А потому, что он большую пользу после себя людям оставил.
Старик замолчал и снова зарядил нос понюшкой табаку.
— Ты вот свой сорт ростишь. Это хорошо. А для кого ты стараешься? Для себя?
— Ну так что? — неопределенно спросил мальчик.
— Если только для себя, так не стоит и трудиться. Завтра же его выдерну. На твой век хватит и тех яблок, что в саду растут. Нет, Ваня. Твой сорт людям нужен. Ты дело Мичурина продолжаешь, науку вперед двигаешь. Понимаешь? Науку! — многозначительно сказал дед. — А наука для себя — это не наука. Грош ей цена.
— Дедушка, а ты разве думаешь, что я только для себя учусь?
— Нет. Я так не думал, а только в душу тебе забралась обида ревнивая… Как же, мол, так. Раньше в городе среди ребят я один садоводом считался, а сейчас, почитай, вся школа в садоводы определилась. Дед родной своего внука забросил…
— Да нет, дедушка… — перебил его внук. — Я так не думал. Просто я люблю наш сад.
— И люби, а мне помогать должен.
— Я и буду помогать.
— Давно бы так. Мне больше положиться не на кого.
Некоторое время они молчали, вслушиваясь в наступившую тишину. Где-то далеко тонко свистнул паровоз.
— Двадцать первый прошел, — промолвил Ваня.
Старик его не слышал. Он думал о чем-то другом.
— У всякого растения свой век есть, — снова начал рассуждать он тихим задушевным голосом. — Однолетнее растение год живет, двухлетнее — два года, а многолетние деревья даже тысячу лет могут жить. Ученые назвали это ве… ве… как его… забыл. Подскажи, Ванюша.
— Вегетационным периодом.
— Ну вот. И зачем так назвали? Не выговоришь. Почему бы не назвать понятней — веком. Ну вот, век растения на три части делится. Первая часть — это когда оно растет и сил набирается. Вторая часть — когда плоды дает, а третья часть — когда вянет постепенно. Так и мы с тобой. У каждого свой век. Ты живешь в первой части. Растешь, учишься, сил набираешься; у тебя всё впереди. А я живу в третьей части. А только ты из практики знаешь, если старую яблоню обмолодить, она снова может плоды приносить и долго еще служить…
Дед помолчал, а потом сказал строго:
— А Пармена мы прогнали. Выселиться ему приказано из сторожки.
— А кто же сторожить будет?
— Пока сами, а потом увидим.
В стенку раздался стук и заглушенный голос матери.
— Спите вы, полуночники! Бубнят, бубнят…
— Ну, ну, — отозвался дед. — Как сон придет, так и заснем.
За окном стоял полумрак. Ваня знал, что темнее не будет и скоро опять начнет светать. В июне ночи были совсем короткие.
Утром следующего дня в монастырский сад собрались мичуринцы. Некоторые из них привели с собой родителей, старших братьев и сестер. Пришли учителя школы и все пионеры. Пришел секретарь городского комитета партии товарищ Ермаков. Многие захватили с собой лопаты и грабли, пилы. Солодовников подъехал на грузовике.
Василий Лукич едва успевал распоряжаться. Все требовали работы. Тех, кто принес лопаты, он поставил на окопку деревьев, показав, как это делается. С пилами и ножами пошли на обрезку сухих веток. Этой операцией руководил Ваня. «Садовод» пальцем показывал место и наклон среза, а потом поручал кому-нибудь острым ножом сглаживать спиленное место.
Мусор, ветки, старые листья таскали к реке, и скоро там запылал костер.
Девочки чистили и мыли сторожку. Всё старье, лежавшее в сарае, грузили на машину.
Маша Ермакова ходила по пятам за стариком с тетрадкой и карандашом и добросовестно записывала все его замечания, относившиеся к садоводству.