- Мы ему говорили, ты что, лучше всех что ли? Зачем пятерки получаешь? А ему хоть бы хны, в ответ огрызается, - убеждали они.
Долго уговаривать не пришлось - Митя согласился. После школы они вчетвером отловили его и уволокли подальше от жилых домов. Сначала наседали, толкали, а мальчишка даже не пытался сопротивляться, едва ли не ревел. Уже тогда Астахову разонравилась эта идея. Легко бить, когда противник брыкается в ответ, хочется доказать и ему, и себе, что ты сильнее. Но когда он даже не помышляет дать сдачи - нет, это не драка, не урок, а желание увидеть, как человек, который тебе неприятен, будет унижен. Было в этом что-то отвратительно-мерзкое, непереносимо-неправильное. Поэтому Митя принимал в толкотне довольно вялое участие. В конце концов, мальчишка упал на землю, его стали пихать ногами, плеваться, выкрикивать ругательства, оскорбляя не только его самого, но и его родителей. Астахов начал было успокаивать остальных, предлагать остановиться, но они его не слушали, с исказившимися от ненависти и злобы лицами продолжали пинать лежачего. Митя хотел уйти, но ему не хватило смелости, он боялся прослыть слабаком, потому стоял на месте и смотрел.
Вдруг все замерли, затаили дыхание - мимо проходил историк. Он бы не заметил их, да валявшийся мальчишка захныкал. Весницкий заинтересовался, обошёл невысокий заборчик, скрывавший место экзекуции от глаз прохожих, обвёл взглядом немую сцену. В глубине души Астахов был рад его видеть. Он взрослый, наверняка прекратит происходящее безумие. Но Весницкий отчего-то молчал, а лоб его покрылся испариной. И тут в голову Мити пришла безумная мысль: "Он боится нас! Он ничего не сделает! Он позволит продолжить!"
Весницкий сглотнул слюну, развернулся и ушёл, так не сказав ни слова. Хулиганы загоготали, а ошарашенному Астахову ничего не оставалось, кроме как подхватить этот нечеловеческий гогот.
Ночью после избиения того мальчишки Митя долго не мог заснуть. Он вспоминал, как беззащитного катают по земле, кроют его матами, а он, Астахов, принимает в этом деятельное участие. Стыд и жалость не утихали. Митя ворочался с боку на бок, сжимал кулаки и челюсть, злился на себя за свою трусость. Он мог, мог остановить это мерзкое действо в любой момент, но не осмелился. А потом вспоминал Весницкого, страх в глазах учителя, его подлое бегство и начинал злиться ещё сильнее, но не на себя, а на Павла Андреевича.
"Виноват не я, виноват он, и только он. Взрослый, старший, он должен был вмешаться, но остался в стороне!"
Под утро Митя сумел обелить себя и возложить весь груз ответственности за произошедшее на историка. С того самого момента он возненавидел Весницкого и пронёс эту неприязнь через года.
Что касается избитого мальчишки, он стал тише воды, ниже травы, превратился в жалкое подобие себя. Он перестал отвечать на уроках, скатился на двойки-тройки. Последний раз Астахов видел его, когда они переезжали - то был девятый класс. Митя попытался тогда с ним проститься, пожать руку, но мальчик лишь затравленно глянул на него, а протянутую руку проигнорировал.
Даже теперь, сидя на кухне, будучи на двадцать пять лет старше, Астахову было не по себе от воспоминаний об этом эпизоде. Опрокинув очередную рюмку, он живо представил себе выражение лица Весницкого, сморщился от отвращения. Пал Андреич ни разу даже поговорить на эту тему с Дмитрием не пытался, предпочёл сделать вид, что ничего не было. Нет, не мог такой человек перемениться. Весницкий был ничтожеством, ничтожеством и остался. Так чего же он тогда лезет в дела дочери, чего пристал к Глебу?
Вечером того же дня Дмитрий снова пришёл к Свиридову поговорить.
- Ты прости, что так поздно, но покоя не даёт одна мысль. Ты сказал, что болеешь, но насколько серьезно, не объяснил, - прямо с порога заявил Астахов.
- Я понимаю, - кивнул Глеб. - Присаживайтесь, поговорим. Только прошу вас, не наседайте, мне очень больно поднимать этот вопрос.
Астахов пообещал. Глеб выложил ему всё, что знал о своей болезни, убедил, что опасности для окружающих она не представляет. Дмитрий поверил ему.
- Спасибо за откровенность. Теперь скажи, у тебя с Весницким Павлом Андреевичем никаких разногласий не возникало? - спросил Астахов.
- Почему вы спрашиваете? - удивился Глеб.
Тогда Астахов пересказал весь его сегодняшний разговор с Весницким.
- Ой, - вздохнул Глеб. - Не пойму я его. То место он мне уступает, то шантажирует, теперь в личную жизнь лезет. Когда прознал про мою болезнь, грозился рассказать в деревне. Хотел, чтобы я бросил школу. Потом умер старожил этот ваш, он передумал, прямо на похоронах сказал, что уйдет на пенсию.
- Так и знал, - смачно ударил тыльной стороной одной кисти по ладони другой Астахов. - Он жуткий лицемер, в глаза улыбается, а за спиной держит нож. Ну, я с ним поговорю, я ему устрою.
- Не нужно, Дмитрий Леонидович. Он старый человек, его можно понять. Представьте, вас в старости выбросят, словно никчемную безделушку, а на ваше место поставят молодого. Ему сейчас плохо, а поддержать некому - семьи нету.
- Да боюсь, как бы он болтать о вас с Аней не начал.
- Вот тогда он хватит лишнего. А пока лезть не нужно. Нам бы оставшиеся три месяца продержаться, а в июне-июле свадьбу сыграем.
- Насколько всё-таки подлый человек, - покачал головой Астахов. - А ты какой добрый. Другой на твоём месте сам бы побежал ему морду бить, а ты терпишь.
Глеб слабо улыбнулся. Они немного поболтали и разошлись, у калитки Глеб сказал:
- Чуть не забыл. Вы Ане не рассказывайте о поступке Павла Андреевича. Он ей нравился и будет нехорошо, если девочка так рано разочаруется в человеке, которого считала авторитетом.
- Хорошо, - согласился Астахов.
Своё слово он сдержал, но дал себе зарок ни на шаг не подпускать Весницкого к дочери.
...
После того, как Дмитрий дал согласие на свадьбу, он, Аня и Глеб собрались в доме Астаховых. Мужчины долго рассуждали о том, когда будет уместно её сыграть и сошлись на конце июня. Ане объяснили, что рассказывать о её связи с Глебом нельзя - проблемы могут возникнуть как у учителя, так и у неё самой. Она пообещала хранить секрет, но как можно скрыть самое яркое, самое чистое и сильное чувство в жизни женщины?
Она по-настоящему любила Глеба, страдала без него, в школе не могла отвести глаз от него, перестала общаться с одноклассниками и подругами, на переменах поднималась к нему в подсобку и говорила, говорила, говорила. Встречаясь с ним в коридорах, Аня глупо улыбался, а он улыбался ей в ответ, они всегда заводили необязательную беседу. А после уроков, когда в школе оставались одни учителя, Глеб и Аня закрывались в классе и целовались - крепко, страстно, взасос. Глеб распалялся, ласкал её, а она не возражала. Но дальше определённой черты учитель никогда не позволял себе заходить. В такие мгновения они теряли счёт времени, забывали о том, что существует остальной мир, Аня тонула в глазах, голосе, объятиях и поцелуях своего возлюбленного. Ей трудно было расставаться с Глебом, чуть ли не со слезами она покидала кабинет истории и грезила только об одном - поскорее бы вернуться назад, к любимому.
Успеваемость поразительно выросла. Всё шло к тому, что и третью четверть она закончит с одними пятёрками. Если на пятерки удастся сдать и экзамены... Загадывать не хотелось. О своих планах поступить в университет она давным-давно забыла. Если Глеб согласится поехать с ней, тогда может быть. Если нет, она останется вместе с ним в деревне. Папа будет этому рад.
Чем больше времени они проводили с Глебом вместе, тем сильнее она влюблялась в него, тем крепче привязывалась. К концу четверти Ане стало казаться, что от переполнявшей её любви у неё кружится голова. Когда Глеба не было рядом, колени подгибались, стены шатались, она словно бы стояла на палубе корабля. И лишь обнимая любимого, она обретала почву под ногами.
Разумеется, их отношения невозможно было скрыть от глаз учеников и учителей. Все подозревали, но никто не осмеливался прямо высказать свои подозрения. Лишь мстительная завистливая Тома дожидалась удобного момента. Её новые подруги - глупые, бесчувственные, ведомые - плясали под её дудку, помогая строить козни. Ударить Тома решила в конце четверти.