- Ну и хорошо. Добрых снов.
- Спасибо, папочка. И поблагодари Глеба.
- Завтра сама поблагодаришь.
Они чмокнулись и Дмитрий ушёл. Глеб встретил его у выхода.
- Не успел!- всплеснул руками он.
- Не расстраивайся, завтра увидишься.
- Поедемте домой, - предложил Глеб. - И нам нужно отдохнуть - завтра много мотаться придётся.
Дмитрий кивнул. Глеб провел его к своей машине, застыл на месте.
- Знаете что, вы садитесь, а я все-таки сбегаю, вдруг пустят.
- Смотри их не разозли, - предупредил Дмитрий, устраиваясь на пассажирском сиденье.
- Не разозлю, - пообещал Глеб и побежал обратно, к больнице. Вернулся он минут через десять.
- Ну что, пустили?
- Да. Я на уши присел, мол, поздно с работы, пустил в ход всё своё обаяние, дежурная медсестра разжалобилась.
Глеб завёл машину, и они уехали обратно в деревню. Астахов не знал, что видел дочь в последний раз. Наутро девушка умерла.
...
Впоследствии Дмитрий часто рассуждал над тем, какой смысл люди вкладывают в простую фразу "как в тумане". До дня смерти Ани для Дмитрия это была лишенная смысла фигура речи. После - наиболее точное выражение собственных ощущений, испытанных им в тот период.
Когда его пустили в больничный морг, и он увидел свою белую, холодную дочь на столе, внутри всё сломалось. Дмитрий рыдал, выкрикивал проклятья, рвал на себе волосы. Его попытались увести, выволокли в коридор, там медсестра вколола ему какую-то гадость, от которой голова пошла кругом, а мысли стали путанными. Потом ему подсунули стакан, от которого несло валерьянкой. Глеб куда-то пропал, но по правде говоря, Астахов о нём и не вспоминал.
"Умерла, не вернуть. Жена, теперь дочь", - свербело в его мозгу.
Нужно было готовиться к похоронам, покупать гроб, венки, нанимать людей копать могилу, но у Астахова не было сил. Он утратил волю, позволил лекарствам затуманить рассудок, сидел на лавочке и пялился в стену. Именно белая больничная стена будет всплывать у него в памяти всякий раз, когда он будет пытаться вспомнить о смерти дочери. Он не знал, сколько он просидел, но видом своим Астахов напоминал умалишенного - пустые глаза, приоткрытый рот, слюна стекает по щеке, поникшие плечи. К нему подходили врачи, что-то говорили, он умудрялся отвечать впопад, но смысла слов не улавливал.
Расшевелил его Глеб. Бледный, испуганный он явился в больницу после полудня. О чём-то переговорил с врачами, Дмитрию сделали ещё один укол и заставили выпить вторую порцию валерьянки. Сонному Астахову помогли добраться до "Москвича", положили на заднее сиденье, где он, упираясь спиной и коленями в плотно закрытые дверцы, и задремал.
Когда его повезли, как довезли и вывели, он вспомнить не мог. В себя пришёл уже дома, лежа на постели, поздним вечером того же дня. Аню тоже привезли, она лежала в своей комнате на широкой лавке, которую Глеб достал неизвестно откуда. Со стороны могло показаться, что девочка спит. И если бы не громоздкий гроб, стоявший чуть поодаль, у стены, иллюзия была бы правдоподобной.
На этот раз Астахов не стал заливаться горючими слезами, просто сел над телом дочери, взял её руку, как день тому назад в больнице, стал поглаживать своими пальцами, целовать, тереться щекой. Девочку уже переодели в белое, поэтому Дмитрий старался не смотреть на неё. Он хотел обмануть сам себя, глядя на нагретую им ручку, поверить хотя бы на мгновение, что дочь спит. Ему это удалось, он слабо улыбался и не отводил глаз от крошечных пальчиков Анечки.
Вот сейчас она пошевелит ручкой, расчешет его непослушные волосы, обовьется вокруг шеи, прильнет к груди, сожмётся в комочек, снова станет маленькой, невинной девочкой, больше всего на свете любившей своего отца. Ему стал слышаться голос Ани, он отзывался, разговаривал с ней, рассказывал какие-то несуразности, неинтересные, сто раз слышанные дочерью истории из своей жизни.
Потом к нему кто-то подошёл из-за спины, положил руку на плечо.
- Митя, хватит, не мучай себя, - донёсся голос сестры. Когда она успела приехать, кто её пригласил, так и осталось для Дмитрия загадкой.
Сестра увела его от тела дочери, сунула третий стакан с тридцатью каплями валерьянки, заставила выпить и, поцеловав в губы, уложила в постель, попросила постараться уснуть. Беспомощный, как ребёнок, Дмитрий слабо кивнул и закрыл глаза.
Снова тот же сон - он с запеленатым ребёнком в руках, качает, напевает колыбельную. Вдруг роняет комочек, простыни оказываются пустыми, а внутри них всё залито кровью - яркой, насыщенно-красной. Это был первый цветной сон, который видел Астахов.
Он проснулся рано утром, около пяти, резко подхватившись на кровати. В сторонке на раскладушке дремал отец, сестра спала сидя в кресле рядом с кроватью. Дмитрий не стал их будить, сразу пошёл в комнату к дочери. Девочку уже уложили в гроб, мать Астахова сидела над телом и заливалась горькими слезами. Когда вошёл Дмитрий, она подняла заплаканные глаза.
- Митенька, да как же так, - прошептала она.
Астахов подошёл ближе, заглянул внутрь. Гроб был чересчур просторным, из-за этого Аня казалась совсем маленькой. Увидев её на темно-красной ткани в свадебной фате, Астахов понял, что теряет рассудок.
- Нет, нет, нет, - затараторил он. - Не будет этого. Этого не будет. Нет, нет, нет...
Он повторял и повторял, мать подхватилась с места, хотела подойти и успокоить сына, но Астахов так поглядел в её сторону, что женщина испугалась и бухнулась обратно на стул. Дмитрий говорил всё громче и громче, потом наклонился и выхватил дочь из гроба, прижал к груди, бросился к выходу.
- Я им тебя не отдам! - заголосил он.
- Лёня! - позвала мать.
- Что такое?! - донесся голос отца, но Дмитрий не обращал внимания, он выскочил на кухню, добрался до выхода открыл дверь и застыл на месте - в проёме стоял Глеб.
- Отдайте мне её, Дмитрий Леонидович,- попросил он. В голосе юноши чувствовалась сила и властность, нехарактерная для человека его возраста. По глазам было видно, что он невероятно устал и с трудом держится на ногах, от него пахло алкоголем, но в тот момент он один - ни мать, ни отец, ни сестра - мальчишка, которого Астахов почти не знал, сумел подчинить себе Дмитрия. Двухметровый мужчина отступил на два шага назад, парень, который был меньше его на двадцать сантиметров, прошёл вперёд на эти же два шага.
- Отдайте мне её, - повторил Глеб. - Или отнесите обратно сами.
Лицо Дмитрия скривилось, по щекам потекли слёзы, он передал тело дочери Глебу. К тому моменту в кухню уже прибежали родственники и молча наблюдали за этой сценой. Глеб попросил их дать пройти, отнёс девушку обратно в гроб.
- Димочка, бедненький мой, - захныкала мать, обнимая Астахова. Едва сдерживал слёзы отец, беззвучно плакала сестра, а на лице Глеба, вернувшегося обратно в кухню, застыло мрачное, но спокойное выражение. Ему каким-то образом удавалось сохранять присутствие духа.
- Дмитрий Леонидович, - обратился он к Астахову. - Соберитесь, пожалуйста. Я всё устроил, обо всём договорился и всё подготовил. Вам осталось одно, самое главное -собраться с духом и проводить дочь в последний путь. Сделать это нужно не ради меня или себя, а ради неё.
Он отвёл взгляд в сторону, вздохнул, а когда снова заговорил, голос его предательски дрожал:
- Я любил её, может и греховной любовью, но искренней. Мне тоже тяжело. Очень тяжело. Я понимаю, вам во сто крат хуже - она ваша дочь. Но как раз поэтому именно вы должны собраться. Ваша дочь заслужила уйти достойно, без скандалов и истерик. Прошу вас, возьмите себя в руки.
Договорив, Глеб ушёл, Леонид Астахов, проводил его взглядом, посмотрел на сына и сказал:
- Дело парень говорит, Дима. Нам сплотиться нужно и пережить беду.
Дмитрий кивнул, крепко обнял мать и заплакал. Отец побежал куда-то и вернулся со стаканом валерьянки, а когда вернулся, то рыдал не только Митя, но и жена с дочерью.
...
Когда гроб вынесли на улицу и поставили в теньке под старой яблоней, Дмитрий, заставивший себя успокоиться, рассеяно кивал людям, выражавшим соболезнования, держался достойно. Но когда к нему подошёл старый бортник с женой, когда их взгляды встретились и в выражении его лица Астахов прочитал немой укор - не уберёг мою дочь, а теперь внучку - Дмитрий снова заплакал.